Виталий Смирнов - Библиотечка журнала «Советская милиция» 3/69/1991 г.

Павел Иванович опять вспомнил о синем «Москвиче». Откуда он все-таки взялся? Он видел его издали, уезжающим в сторону города. Но ведь мимо него по дороге он не проезжал. Значит, стоял где-то на обочине? Зачем? Ждал кого-то? Но кого? Может быть, убийцу?

Есипов поделился своими мыслями с товарищами. Решили поискать следы машины. И вот — удача! Буквально через несколько минут обнаружили совершенно свежие отпечатки протекторов «Москвича» на съезде дороги. А еще метрах в десяти-двенадцати нашли место, где, переехав тропу, проторенную пешеходами, «Москвич» уткнулся в молодую поросль осинника. Слева от обозначившейся колеи, в густой траве, Есипов углядел окурок сигареты с желтым ободком фильтра, а капитан Безуглый, вернувшийся к пологому съезду-кювету, немного в стороне от отпечатков колес «Москвича» нашел ребристо-угольчатые следы резиновых сапог. Они были повернуты к большаку.

— Да, похоже, что убийца приехал сюда на этом самом синем «Москвиче», — сказал Рокотов.

— Загипсуем ребристо-угольчатые, эксперты сравнят окурки, тогда и сделаем выводы, — возразил Безуглый.

— Конечно, конечно, — согласился Рокотов. За случайными словопрениями они не сразу увидели Суворова.

Вернулся Суворов с Абреком. Собака уверенно довела своего хозяина до отпечатков протекторов «Москвича» и заметалась, залаяла, — очевидно, след убийцы, сделав порядочный крюк лесом, обрывался там, где стояли розыскники.

— Ну что ж… Бесспорно, синий «Москвич» имеет прямое отношение к убийству: след от трупа привел к нему и здесь оборвался, — сказал Рокотов. — Предположим — я владелец «Москвича». Собираюсь возвращаться в город, а ко мне подходит человек в резиновых сапогах, просит: «Подвези, дружище…» и трояк на бензин предлагает. Может такое быть?

— Может-то может, только какого беса тот «Москвич» в таком непонятном месте отирался? Грибные места дальше, дачи — одни проехал, к другим не дотянул. Что ему здесь надо было?

Рокотов начинал горячиться, а Безуглый уверенно возражал:

— Детский вопрос, Михаил Федорович. Во-первых, хозяин «Москвича», может быть, в отличие от Павла Ивановича, новичок в грибном деле. Мест богатых не знает. Увидел лес — свернул. Походил-походил и ни с чем вернулся. А, во-вторых, он мог и не за грибами приехать, а за душицей. Есть такая полезная травка. Здесь ее сколько угодно. Вот и остановился.

Наступила пауза. Пытаясь выиграть время, Рокотов достал из кармана пачку «Беломора», тряхнул ею и предложил Безуглому. Они закурили. И тогда Рокотов сказал:

— Хорошо. Но окурок сигареты с фильтром ты сам в конвертик положил, Тимур Иванович. Положил?

— Положил. Ну и что? Сейчас каждый второй курящий. Так что окурок пока не факт. А вот владельца «Москвича» установить бы, безусловно, надо. Если он и не убийца, то во всяком случае вез убийцу или видел его, значит, может описать.

— Эх, — тяжело вздохнул Безуглый, — сколько синих «Москвичей» в городе? Хоть бы какую-нибудь особую примету.

Тут для старого оперативника настал момент триумфа.

— Послушай, Тимур. Правда, машина была далеко. Да и номерной знак был заляпан здорово: не то плотная пыль, не то засохшая грязь. Я только и разглядел две первые цифры: двойку и семерку.

— Павел Иванович, дорогой ты мой! Да это же здорово! — обрадовался Безуглый.

Подошла машина «скорой помощи».

— Вы как, Павел Иванович, все-таки двинетесь за грибами? — спросил Рокотов.

Есипов махнул рукой:

— Какие сегодня грибы!.. Найдете для старика место в машине?

— О чем разговор! Найдем, конечно.

Через полчаса Есипов был дома. На этот раз без грибов.

Любовь Михайловна Соколова ехала в Энск к дочери. Нина в очередной раз вышла замуж. Ах, Нина, Нина… Мысли о дочери невольно вернули ее к прошлому, к ее далекой юности.

Она тогда была красивой, и многие парни добивались ее внимания. И надо же, так вышло, что слывшая недотрогой, все отдала она лицемеру и негодяю, своему однокласснику, так незаметно прокравшемуся в ее душу, сыну уважаемых родителей, Семену Хорину…

Под стук колес вспомнила свою вечную муку, свое падение и выпускной вечер. Глупая девчонка, вообразившая себя взрослой, она тогда позволила Семену в самом конце торжественного застолья уговорить себя и выпила первый в жизни полный фужер застоявшегося шампанского, в который он, незаметно для нее, подлил водки. Сам потом признался.

И тогда все окружающее и сама она вдруг переменились. Появилась странная легкость в суждениях и в движениях. Она задыхалась после бесконечных танцев, гремела музыка, и Семен уговорил ее пойти подышать свежим воздухом. Потом они куда-то шли, и он о чем-то умолял ее, а она все смеялась, смеялась… Как они очутились в городском саду, Люба не помнила. Поддавшись безотчетному чувству, она сама обняла его и поцеловала.

После той ночи они продолжали встречаться. Тайно от родителей. Почему тайно? Она тогда просто не думала об этом: так хотел он. А через месяц Семен объявил, что едет в Москву, поступать на юридический.

Тогда у нее впервые тоскливо сжалось сердце от дурных предчувствий. «А как же я?..» — спросила она, с жалкой надеждой заглядывая в его глаза. Но он снова стал ее целовать, обнимать, и тревога отступила.

А потом он уехал и как в воду канул: ни одного письма.

Когда она почувствовала, что в ней зарождается новая жизнь, сначала обрадовалась: «От него…», а потом испугалась: «Так где же все-таки он?..». Она понимала: ей нужно сообщить ему. Но у нее не было его адреса.

Узнав о Любиной беременности, мать всплакнула, а потом сказала:

— Ну что ж, появится маленький, пойдешь работать. Ничего, проживем.

— А стыд?

— Стыд — это если баловство. А ты ведь любила его?

— Любила, — ответила Люба. А подумала: «И сейчас люблю».

Так появилась на свет Нина.

Правда, рожать Люба поехала все-таки в Свердловск, к тетке — старшей сестре отца. Да так там и прижилась — тетя Лида была больной одинокой женщиной, и у Любы на руках оказалось двое: старая и маленькая.

Мучила нужда — каждая копейка на счету. Помогали картошка и овощи, которые попутной машиной присылала мама. Но когда Нину определили в ясли, и Люба пошла работать, стало полегче. Тогда она приняла почти героическое решение — поступила в политехнический, на заочное отделение. В глубине души она еще надеялась на встречу с Семеном и ей не хотелось отставать от него. Стороной дошла до нее весть о том, что семья Хориных переехала в Москву, и последнее звено, связывающее ее с надеждой на встречу, оборвалось. Однако решения своего Люба не изменила, учиться не бросила. В шестидесятом году она защитилась, стала дипломированным инженером, а Нина пошла в школу.

После окончания школы Нина не стала учиться дальше, моталась по стране — Камчатка, Крым, Подмосковье. Вот теперь Энск. Не так давно пришло от нее письмо: «Опять вышла замуж. Муж намного старше, но так меня любит, что даже взял мою фамилию. Приезжай — сама увидишь». И Любовь Михайловна, бросив все дела, помчалась в Энск.