Павел Генералов - PRосто быть богом: ВВП

— Это ж с авиационного завода запустили! — пролепетал Семёнов. — Там не наша территория — у них собственная охрана.

— Придумай что–нибудь! — бросил Жарский, уже двигаясь с места. — Ты ведь начальник милиции. Пока.

Сёмёнов понял, что последнее «пока» вовсе не было словом дружеского прощания. Это сакраментальное «пока» скорее напоминало о том, как всё не вечно на этой земле. Проводив глазами малиновый «лендкрузер», он резво схватил рацию и разом начал жать на все её кнопки.

Морковка была тощенькой–претощенькой, втрое меньше собственной ботвы, но зато свежевымытой. Это чтобы вид был товарный.

Под стать морковке, разложенной ровными кучками на щелястом ящике, были и остальные овощи этого самостийного рыночка. Перышки ярко–зелёного лука, светленькая юная петрушка, пушистый укроп, малюсенькие свёколки с огромными листьями, подростки–кабачки — это всё были радости раннего летнего периода, когда не созрели ещё более солидные, увесистые фрукты–овощи.

Была и рыба — от небольших съежившихся воблинок до самодовольных, лоснящихся жиром копчёных рыбин с приоткрытыми хитрыми глазками. Свежую рыбу возили на Центральный рынок, где были хоть какие–то, но холодильники.

Клубнику в Великоволжске в основном закручивали в банки, лишь сейчас, в начале сезона, выставляя банки на продажу. Здешняя клубника слыла лучшей в Среднем Поволжье — самой крупной, сладкой и сочной. Впрочем, редко какой российский городок не славится лучшей в окрестностях клубникой.

— Бери, дочка, для внуков делала, — уговаривала темнолицая старушка в голубом платочке раннюю покупательницу, присмотревшую вкусную банку прямо из автомобиля.

Рынок и размещался вдоль дороги специально для таких вот покупателей на колесах.

— Беру, беру, бабушка, — дама, не снимая темных очков, рылась в кошельке, похоже, отыскивала не слишком крупную купюру.

— Дама, хрену возьми, задёшево отдам, — подскочил к машине дед Пахомыч, единственный здесь мужчина.

Солидарные с бабулькой женщины быстренько оттёрли нарушителя неписанных правил уличной торговли от покупательницы. Та, наконец расплатившись, уехала с клубникой и пакетом зелени, которую старушка умело всучила вместо сдачи.

Пахомыч раскладывал корявые корни хрена по размеру на законном месте, картонном ящике из–под бананов, и недовольно ворчал под бугристый свой нос:

— Во, бабы, одно слово — дуры! Как будто их хрены, вцепились, прям иксплуататоры! Одно слово — баба бабе свой хрен ни в жисть не уступит…

— Ты чё несёшь, Пахомыч? Кому твой хрен нужен, пень ты допотопный! — расхохоталась соседка, пышная тетка среднего крестьянского возраста, то есть от тридцати до пятидесяти примерно. — У нас у самих этого добра в огороде! И поливать не надо!

Внушительные груди Надежды мелко затряслись от смеха.

— Да что б ты понимала в хрене, Надежда, — беззлобно вздохнул Пахомыч.

Вообще–то, если по паспорту, он был вовсе не Пахомыч, а Ильич — Николай Ильич Пахомов. Но Ильичом традиционно называли его старшего брата, уже покойного, так что в тёзках вождя Пахомычу побыть так и не удалось. Сначала из–за брата, а потом и вовсе не актуально стало — прижилось, прилипло к нему именно «Пахомыч». Пахомычем ему жилось неплохо, во всяком случае, на качестве выращиваемого хрена это никак не отражалось. А больше у Пахомыча в огороде ничего и не выживало. Зато самогон он делал — зашибись!

Место у Пахомыча было не лучшее, но и не худшее — предпоследнее в длинном ряду ящиков. Последней была тётка Наталья, так уж исторически сложилось.

Во–первых, Наталья приезжала на допотопном мотоцикле «Урал» с коляской. Таком древнем, что бухтел и бренчал похлеще самого Пахомыча. А вонял этот мотоцикл бензином так, будто он комбайн. Или — космический корабль с неисправным бензобаком. Кому охота, чтобы этакое чудище за спиной весь день стояло и дурманяще пованивало?

Во–вторых, Наталье в принципе было всё равно где торговать, а рядом с нею торговать было очень даже выгодно. Ведь у неё, как выражалась учёная Надежда, закончившая мало того, что техникум торговли, так ещё и курсы повышения квалификации, у Натальи всегда «исключительно эксклюзивный товар». То есть — продает тётка Наталья то, чего у других нету. Поэтому тётке Наталье всё равно где стоять, а Пахомыч рядышком, гляди и свою какую–никакую хреновину продаст. Успех, известное дело, штука заразная.

В общем, получилась Наталья крайней, это если по ходу движения смотреть. Ну, а если кто с другой стороны едет — так опять же крайней, но уже со знаком плюс.

Тётка Наталья уже раскладывала свой товар. Влажные пучки щавеля, ровненькую розовую редисочку — у неё редиска почему–то появлялась первой и пропадала последней, ранние салатно–жёлтые яблоки, размером чуть поболе редиски. Яблок нового урожая не было ещё ни у кого, во всяком случае, на этой отдельно взятой торговой точке. И, наконец, в коробке из–под обуви Наталья выставила особый, тот самый «эксклюзивный» товар — пакетики с засушенными сборами трав. На каждом пакетике печатными буквами были проставлены диагнозы или обозначены части человеческого организма: «ангина», «мигрень», «бронхит», «алкоголизм», «гематома», «печень», «легкие», «сердце», ну и всё в таком роде. За этими пакетиками к тётке Наталье специально приезжали в случае нужды со всего города.

Рядом с Натальей пофыркивал и вздыхал, будто огромный пёс, уставший после жаркой дороги мотоцикл. Они как–то очень подходили друг другу — этот старый серьёзный мотоцикл и тётка Наталья, крупная, высокая, с резкими чертами потемневшего от солнца лица, на котором, если зрение хорошее или если надеть очки, можно было разглядеть светлую сеточку мелких, уютных морщинок.

— На, Пахомыч, закуси, — Наталья протянула деду яблоко и поправила сбившийся белый платочек в выцветших незабудках.

Здесь все женщины были в платках и косынках, кроме Надежды, которая после окончания курсов стала носить городскую панамку, похожую на тряпичный колонизаторский шлем. Пахомыч же носил клетчатую кепку, а иногда появлявшийся на рынке Вован, муж Надежды, щеголял в белой сетчатой шляпе.

Яблоки тётка Наталья расфасовала в целлофановые пакеты, примерно по килограмму каждый. Получилось четыре пакета. Остатки яблок она сложила в лукошко и перевязала сверху чистой марлей.

— Это от мух, — объяснила она Пахомычу, хотя тот и не спрашивал.

Лукошко с яблоками Наталья поставила чуть сбоку — между собой и мотоциклом. Там уже стояло такое же, затянутое марлей, за которой угадывалась какая–то тайная жизнь.

— А там у тебя что, пчёлы? — догадался Пахомыч. — Погулять их вывезла, старая?

— Какая ж я старая? — удивилась Наталья и снова поправила сползающий на лоб платок. — А это я сегодня в район еду, обещала своим семью привезти, так чтоб до дому не возвращаться, сразу взяла. А пока пусть подышат…