Михаил Герчик - Оружие для убийцы

Потрясенный случившимся, он, конечно, позвонил в милицию. Но прошло больше двух месяцев, и никакой надежды на то, что машину найдут, у Григория не осталось.

…Где–то через час Татьяна, протрезвевшая, зареванная и полная раскаяния, как обычно, выбежала из квартиры искать его, и они снова помирились и, вернувшись домой, до утра выясняли отношения. Холодное: «Григорий, привет! Поднимись ко мне!» — было для него сейчас как удар ногой в пах, даже в животе заныло от боли.

Григорий уже давно перестал думать об Андрее как об университетском приятеле. Он видел: чем богаче становится Пашкевич, тем скупее и жестче, тем больше презирает тех, кто, в сущности, создает его богатство. Кажется, авантюра с коттеджами убедила в этом и Володю, который вдруг поверил в него, хотя уже давно знал, видел, что Андрей бесцеремонно обманывает их. А ведь сколько гадостей во имя этой веры наделал Шевчук, сколько людей — редакторов, переводчиков, библиотекарей, подбиравших для них книги, он оскорбил и унизил, оттолкнул от «Афродиты», втихомолку переписывая уже подписанные договора, срезая и без того мизерные ставки, с пеной у рта торгуясь за каждую копейку. Зачем? Для чего? Чтобы получить заветные ключи от загородных хором с рыцарской башней? Получил… Пашкевич сломал Шевчука своей ложью, из него будто стержень вынули, он поник и на все махнул рукой, а ведь был мотором редакции — чего же хотеть от машины, если мотор работает с перебоями, нехотя, через силу?..

Через приемную, в которой уже хлопотала секретарь Людмила, он вошел в кабинет. Пашкевич кивнул на кресло у стола: садись, подал листок с наброском приказа.

— Ознакомься.

Григорий прочел и обмер.

— Андрей, — растерянно сказал он, — что ты делаешь? Ну, не понравилась тебе «Утренняя звезда», хотя о качестве этой книги можно спорить, — твое право остановить издание. Ни одно производство не обходится без издержек, почему же ты все взваливаешь на нас с Шевчуком? Неужели издательство разорится, если мы просто спишем ее в убытки? И потом — какое отношение к этому имеют дивиденды? Дважды за один проступок не наказывают, ты же знаешь.

— За один? Да у вас их целый букет! Пока меня не было, вы с Шевчуком завалили редакцию.

— Андрей, я не хочу с тобой спорить. Я так рассчитывал на эти деньги… Ты же знаешь — у меня угнали машину, дочку надо отправлять на практику в Америку, брат лежит в психушке в Новинках… Я в долгах, как в шелках, этим приказом ты режешь меня без ножа. Не делай этого, Андрей, прошу тебя.

— Машина, дочка, долги — это твои проблемы, к издательству они не имеют никакого отношения, — жестко сказал Пашкевич. — «Афродита» — не богадельня, твои личные дела меня не касаются и не интересуют. Я и так слишком часто закрывал глаза на вашу лень, равнодушие, безынициативность.

— Это неправда. Мы с Володей отдали «Афродите» пять лет жизни. Мы вкалываем, как рабы на плантации, без выходных и отпусков. Почти триста книг за такой короткий срок — шутка ли! Ни одно издательство не может похвастаться таким результатом. Пока ты был в Америке, у нас вышло двенадцать томов и еще восемь сдано в типографии — это ты называешь ленью, равнодушием и безынициативностью?

Пашкевич через стол швырнул ему стопку газет и журналов.

— Можете повесить все двенадцать на крючок в туалете. Ты это уже читал?

— Вчерашние? — Григорий просмотрел заголовки. — Когда же? Ты ведь знаешь, я лишь вчера вернулся из Москвы, из командировки, вечер пробыл у вас, а сегодня мне надо отправить в типографию две книги. Аннотации, индексы, реклама — куча работы. Завтра просмотрю. Или вечером возьму с собой.

— Надо меньше спать. — Пашкевич с хрустом сломал карандаш и бросил в мусорную корзину. — Пришел бы на работу к восьми, как я, успел бы.

— Это несерьезно. — Григорий снял очки, у него слезились глаза. — Когда нужно, я прихожу, случается, даже не в восемь, а в семь. Просто сейчас я не вижу в этом необходимости. И вообще — что стряслось? Нас критикуют?

— Плевать бы я хотел на критику, критика — это всего лишь бесплатная реклама. Все куда хуже. Нас снова нет в списках бестселлеров. Ни одного названия. Уже два месяца. Так что ваши двенадцать книг — макулатура. И вы мне за это заплатите.

— Ах, вот ты о чем? — Григорий отодвинул газеты, у него несколько отлегло на душе. — Это я знаю и без газет. Мы давно к этому шли, и не делай вида, что для тебя это сюрприз. Мы тебя предупреждали десятки раз — и я, и Володя, и даже, насколько я знаю, Тарлецкий. Но ты не хотел нас слушать.

Пашкевич пропустил его слова мимо ушей, он умел слышать лишь то, что его интересовало.

— То есть как это — знал? Знал и ни черта не делал, чтобы переломить ситуацию? Это что — саботаж?

Григорий протер очки и снова нацепил их на переносицу.

— Ну вот, — вздохнул он, — уже и саботаж. Скоро ты нас объявишь врагами «Афродиты» со всеми, так сказать, вытекающими последствиями. Брось, Андрей, не валяй дурака. Мы уже давно твердим тебе, что поле нашей деятельности быстро сужается. Все долицензионные книги, которые пользовались хоть каким–то спросом, мы и другие издательства уже перемололи. Покупатель требует новинок, популярно то, что вышло в Америке или в Англии два–три месяца назад и там завоевало рынок; посмотри списки бестселлеров повнимательней. Времена пиратства, когда мы без всякого спроса хватали и переводили любую книгу, закончились. Впрочем, зачем я тебе об этом говорю? Мы завалены исками и жалобами, ты же все это прекрасно знаешь.

— Но я давно с вами согласился. Кто не дает тебе и Шевчуку закупать права на новые книги? — Он нервно подвинул к себе газеты. — На ту же Барбару Картленд.

— Кто не дает? — переспросил Григорий. — Наше прошлое. Почти пять лет нашей более чем успешной работы.

— Слушай, не говори загадками. — Пашкевич почувствовал себя уязвленным. — Я не понимаю, как успешная работа в прошлом может помешать так же хорошо работать сегодня. Просто вы с Володей потеряли нюх, заплыли жиром.

— Увы, это не так. К сожалению… Судьбу издательства определяли не мы, а ты. Единолично. А ответственность хочешь переложить на нас. Мы же если и виноваты, то лишь в том, что слишком послушно выполняли твои указания. Понимаешь, Андрей, очень трудно проявлять принципиальность, когда директор по характеру диктатор, а все твои предложения так или иначе связаны со снижением прибыли.

— И много ты знаешь идиотов, которые добровольно согласятся на уменьшение прибыли? Это только при социализме были планово–убыточные предприятия, сегодня таких уродов не существует. Мы — коммерческая фирма, нам на дотации от государства рассчитывать не приходится. Что потопаем, то и полопаем.

— Да, конечно. Но «Новости», «Планета», «Золотой шар», «Виктория» — издательства, чьи книги месяц за месяцем возглавляют списки бестселлеров, они что — не коммерческие?