Михаил Герчик - Оружие для убийцы

— Каким тиражом это можно было бы издать?

— При небольших затратах на рекламу — фантастическим. Любителей подобного чтива у нас хватает. Думаю, за пару месяцев тысяч пятьсот — семьсот размели бы.

— И никаких авторских прав, — мечтательно вздохнул Пашкевич — литературные агентства по защите авторских прав в последнее время здорово попортили ему печень. — Какие права у анонима? А?

— Да шут с ними, с правами, я не об этом. Понимаешь, год–другой назад я бы даже не задумывался. Редакционные расходы мизерные, прибыль сумасшедшая…

— Тогда чего ж мудрить?

— Ну, во–первых, ты сам запретил нам принимать без тебя решения по спорным книгам. А эта книга — спорная. Россия приняла закон о порнографии, ты же знаешь. Да и наши вой поднимут. А у нас уже одно предупреждение есть. Как бы лицензию не забрали.

— Лицензия — не проблема, будет другая. А вот если подведут под закон… — Пашкевич побарабанил пальцами по столу. Ногти у него были ухоженные, покрытые бесцветным лаком; видно, над ними совсем недавно потрудилась маникюрша. — Если подведут под закон, тогда всю прибыль сожрут налоги. М–да–а…

В приоткрытой двери показалась голова Стрижака в норковой ушанке. На коричневом меху ярко поблескивали снежинки.

— Андрей Иванович, кончайте базарить, а! Второй раз машину грею. Цветы замерзнут. Лариса Владимировна нам обоим головы оторвет.

Пашкевич встал.

— Ладно, занеси распечатку мне, как–нибудь полистаю, тогда и поговорим. Запасной ключ от кабинета в приемной, в нижнем ящике Людиного стола.

— Как–нибудь — не получится, это надо решить в ближайшие день–два, иначе переводчик заберет ее и передаст в другое издательство. Кстати, у тебя уже давно без движения лежит оригинал–макет романа Энни Уокер «Утренняя звезда». Конечно, ты почти месяц пробыл в Америке, но мог же посмотреть до отъезда. Мы подобрали семь ее книг, все долицензионные, а работу начать не можем. Завтра кто–нибудь нас обставит — и ты же первый сдерешь с нас шкуру. Ты нам не доверяешь, Андрей, вот в чем беда, своей домработнице ты доверяешь больше, чем мне и Грише. Это твое дело, но в таком случае заставь ее, черт возьми, шевелиться.

Пашкевич зло прищурился: ядовитые шуточки о том, что в «Афродите» ни одна книга не выходит без одобрения его домработницы Клавдии, приводили генерального директора в ярость.

— Ты это брось! — жестко, с угрозой в голосе проговорил он. — Мы работаем для таких, как Клава, это они раскупают наши тиражи. Не высоколобые интеллигенты, на которых все время косишься ты с Гришей Злотником, а простые, не шибко грамотные люди. Вспомни, как вы насиловали меня, чтобы издать библиотеку лауреатов нобелевской премии?! Я попросил Клаву почитать «Будденброков», она на третьей странице заснула. Знаешь, что она сказала? «Я лучше уволюсь, чем буду эту муру читать!» Вот так. И не надо меня убеждать, что «Будденброки» — не мура, я это знаю не хуже вас. Но «Луч» выпустил десять томов — и разорился. Все осели на складе, не могут продать даже за полцены. Потому что у интеллектуалов эти книги уже есть, а миллионам наших покупателей Халлдор Лакснесс, Томас Манн или Рабиндранат Тагор сегодня нужны, как зайцу стоп–сигнал. Что издавать, нам диктует рынок, а Клавдия знает рынок лучше, чем вы. К глубокому моему сожалению. Так что не следует возмущаться, что ее мнение для меня иногда дороже вашего.

— В таком случае кто тебе мешает назначить ее главным редактором? — Шевчук почувствовал, что у него кровь прилила к лицу.

— А знаешь, это идея, — криво усмехнувшись, Пашкевич застегнул пальто и вышел, громко хлопнув дверью.

Достав из–под стола сумку с контейнером, Шевчук сунул в нее папку с распечаткой анонимного романа и вышел в коридор. Там было тихо и пусто, лишь в уголке под лестницей возилась уборщица, собирая пылесос. Шевчук поздоровался и поднялся на второй этаж. Включил в приемной свет, достал ключ.

Пашкевич оборудовал себе кабинет в двухкомнатной квартире, приобретенной «Афродитой» у пожилой четы, эмигрировавшей к сыну в Америку. Эта квартира располагалась над одной из трех, уже принадлежащих издательству. После капитального ремонта и перепланировки, при которой первый этаж был соединен со вторым винтовой лестницей, из всего этого получился роскошный офис. В нем с комфортом разместились генеральный директор, два его зама — по производству и экономике, бухгалтерия, торговый отдел, компьютерская, редакция и другие службы. Редакции отвели две комнаты, одну занимал Шевчук, главный редактор, в другой сидели заведующий редакции Григорий Злотник, редакторы Веремейчик и Гуринович и корректор Таиса Хадкевич.

Кабинет Пашкевичу отгрохали на загляденье. В нем не стыдно было принимать самых именитых издателей, финансистов, начальников любого ранга. Именно на это и нажимал Пашкевич, когда на совете учредителей утверждали смету расходов на ремонт, перепланировку и оборудование: фантастическая стоимость могла повергнуть в шок кого угодно.

— Вы что думаете, это мне одному нужно? — говорил Андрей Иванович, окидывая собравшихся жестким взглядом. — Да плевать я на эту роскошь хотел. Вспомните: первые книги мы делали на кухне, на чужих компьютерах. Нет, это не мне, это всем нам нужно, и прекрасно, что сегодня мы можем позволить себе такие расходы. Это наше лицо, лицо издательства. Сразу видно: люди серьезные, платежеспособные, шарлатаны себе такого не позволят. А в нашем деле доверие банкиров и деловых партнеров — самое важное.

Шевчук слушал эту вдохновенную речь и в душе посмеивался: пой, пташка, пой! И он, и остальные члены совета прекрасно понимали, что Пашкевич вешает им лапшу на уши. Не для банкиров и не для партнеров затевался весь этот шик, для них все можно было обустроить куда скромнее и дешевле. Генеральный директор вкладывал огромные деньги в недвижимость, те самые деньги, которые в противном случае пришлось бы отдать на дивиденды учредителям и повышение зарплаты штату. В богатейшем коммерческом издательстве зарплаты у сотрудников были маленькие, меньше даже, чем в государственных издательствах, дышавших на ладан. Но Пашкевича это не волновало. Он прекрасно понимал, что деньги, выплаченные людям, уже не вернутся, а роскошный офис при всех обстоятельствах останется его собственностью и с каждым годом будет лишь прибавлять в цене. Вот что стояло за цветастой речью генерального директора «Афродиты» — грубый и точный расчет. Он грабил своих же ближайших помощников, соучредителей издательства, так сказать, сохозяев, и хотя все понимали, что их нагло грабят, не нашлось никого, кто отважился бы сказать об этом вслух. Потому что все знали: любой, кто посмеет возразить Андрею Ивановичу, через месяц–другой вылетит на улицу. Сохозяевами «Афродиты» учредители уже давно были лишь теоретически, на самом деле хозяином был он один. Шевчук вообще не понимал, зачем Пашкевич собрал их, зачем ему понадобилось одобрение совета; подписал смету, и дело с концом.