Владимир Безымянный - Русское видео

Ни при каких обстоятельствах Строкач не мог себе позволить прогуляться мимо «Таврии». Риск столкнуться с Буковой у подъезда делал дальнейшее наблюдение бессмысленным. Тем временем из «волги» выбрался вперевалочку, с ленцой, облаченный в синий спортивный костюм и кроссовки, ныне успешно заменяющие маскхалат, оперативник. Двинулся в подъезд, успев осмотреть «Таврию» быстрым цепким взглядом. Покосился на Строкача, понял, что его включение в игру замечено. Майор оставался в «жигулях», досадуя, что не может принять участия. Тогда уже надо сразу везти обеих в Управление. Да что толку — новых фактов нет… Как бы не поспешил оперативник, не смазал картину. Три этажа — куда ей деться. Впрочем, лучше так, чем упустить еще раз. В изобретательности Буковой не откажешь. Однако задерживается Татьяна Дмитриевна. Женская пунктуальность известна, конечно, но когда имеешь дело с такой непредсказуемой особой, нужно глядеть в оба.

Строкач внимательно провожал взглядом всех, кто выходил из подъезда. Четвертым оттуда появился оперативник. Майор моментально понял, что дело скверно. Оперативник направился к своей «волге», майор нетерпеливо уставился на рацию, ожидая его разъяснений. Но не дождался. Проходя мимо «Таврии», где подремывала Золочевская, оперативник притормозил, и с видом уличного донжуана игриво постучал по стеклу, настойчиво обращая на себя внимание расслабившейся женщины. Ответа он не получил. Тогда, не колеблясь, дернул ручку двери. Безрезультатно. Прыжком метнулся к водительской двери…

Когда, отбросив пустую маскировку, у «Таврии» оказался и Строкач, Золочевская еще слабо дышала. Нитевидный пульс прослушивался в течение нескольких минут. Однако в больницу они доставили уже труп. Букова исчезла, оставив фасонистый саквояж и автомобиль.

Эксперт готовил акт не дольше обычного, но Строкачу показалось, что прошла вечность. Родюков был уже здесь. По телевизору шла тягомотная программа «Время».

Переговаривались коротко, отрывисто, копаясь в своих записях, мучительно пересматривая все возможные варианты, детали. Казалось, все мыслимое учтено.

Тем временем белокурая восторженная дикторша на экране уступила место угрюмому дяде. Новость он сообщил неожиданную — об обмене в трехдневный срок сто- и пятидесятирублевых купюр, о размерах сумм, подлежащих обмену, утешив общественность тем, что ни один честный человек не пострадает. Аргументация его была проста: негодяи-теневики накопили в закромах неисчислимые богатства именно в этих дензнаках, и пора повести на них решительное наступление.

Строкач восхитился:

— Ну, сильны! Гиганты! Какой удар по мафии! Мы, значит, ее юридически, Павлов — экономически. Теперь они попрыгают!..

Родюков захохотал.

— Да уж, если и до нас еще осенью дошли разговоры об обмене! Что мимо, то мимо. А вот что будет твориться возле сберкасс и отделений связи — это уму непостижимо. Вот где инфаркты, а не у мафиозных авторитетов.

— Что обсуждаете, молодые люди? — эксперт Яков Борисович Шейнин был лыс, крючконос и многоопытен. Отвергая домыслы коллег по поводу его родства с автором «Записок следователя», он с неожиданным при его флегматичности пылом высказывал антипатию к своему знаменитому однофамильцу, памятуя, что «разящий меч пролетарской революции» снес столько голов и пролил такие реки крови, какие не под силу никаким бандитам.

Старые сотрудники помнили, что лет пятнадцать назад парочка сопляков в поисках средств на бормотуху вышибла филенчатую дверь квартиры Якова Борисовича, соблазнившись бронзовой старомодной табличкой «Шейнин Я. Б». Ожидания воров оказались обманутыми. Добыча была просто мизерной. К счастью, жена Якова Борисовича с четырьмя детьми находились на даче — старом, непрестанно латаемом, купленном в долг сельском домишке. Яков Борисович возблагодарил господа за то, что беда ударила его только по карману. В ярости домушники подожгли квартиру. Всем известная обстоятельность выручила и теперь Якова Борисовича — на сей раз он возблагодарил Госстрах.

Словом, реформа «сто-пятьдесят» лежала за пределами житейских проблем эксперта Шейнина.

— Борисыч, не томите! — взмолился Строкач.

Эксперт демонстративно глянул на отсчитывающую двенадцатый час рабочего дня старую наручную «Победу», неодобрительно покачал головой и протянул Строкачу длинный лист, отпечатанный на машинке.

Вскрытие тела Золочевской принесло неожиданные результаты. Дело было не в полулитре коньяка, поглощенного практически натощак, а в том, что в крови обнаружились соединения того класса, который доступен лишь специалистам и редко фигурирует в сугубо уголовной практике. Коктейль в кровеносном русле образовался ужасающий.

Вперившись в телевизор, эксперт одновременно краем глаза следил за тем, как Строкач штудирует бумагу. Безошибочно определив абзац, на котором остановился майор, он брюзгливо заметил:

— Раньше жизнь была как жизнь. Ежели кого травили, так если не крысиным ядом, то — вершина фантазии — цианом или мышьяком. Скромная была химия. Вообще преобладал режущий инструмент. Нет, вру. Это до войны. В послевоенные годы в ходу был пистолет чаще, чем нож. Ну, а сегодня его постепенно сменяет автомат, и нередко это «узи» — строгая машинка, завозится через Закавказье. А с нею масса сопутствующей дряни, в том числе и психотропных средств. Препарат этот используется за рубежом при допросах в некоторых службах безопасности. Небольшая капсула действует вернее громоздкого детектора лжи. Речь становится замедленной, но зато замечательно искренней. Описание прилагаю. Для других целей препарат не применяется. Поначалу был синтезирован для борьбы с циркулярными психозами, но оказался высокотоксичным. Подробнее лучше выяснить в Комитете. Думаю, коллеги поделятся информацией.

— Любят они нас, как братьев меньших. Сейчас у них и коррупция, и мафия, и рэкет, — все в их епархии. — Строкач вернулся к бумаге. — Так получается, Золочевскую кто-то перекормил транквилизатором настолько, что она отправилась на тот свет?

— Павел, здесь же русским языком все разъяснено, — картавящий Шейнин словно нарочно подбирал слова с «р», отчего даже самые страшные вещи звучали в его устах как-то по-домашнему. — Чуть раньше, может, чуть позже транквилизатора, а то и одновременно, ей ввели около двух граммов фосфоресцирующего токсина. Соединение редкое, в моей практике встречается впервые. Противоядия нет. При меньшей дозе человек мог бы жить от одних до трех суток, но два грамма — это максимум час-полтора. Идет постепенная потеря сил. До минимума. До конца.

Строкач пригладил короткий ежик волос, рассеянно глядя как бы сквозь Якова Борисовича, и коротко поблагодарил.