Иван Любенко - Босиком по 90-м

Так, мысленно рассуждая, я не заметил, как задремал. И проснулся уже через два часа от резкого толчка коленкой в спину. Я повернулся, чтобы сделать замечание, но заметил, что пассажир всё ещё спал, а значит, опять ударил меня не умышленно. Успокоив себя этим оправданием, я стал разглядывать в иллюминатор широкую ленту реки. Ту-134 сделал разворот и пошёл на посадку.

Аэропорт «Богашёво» почти не отличался от своего красноленинского близнеца. Такой же убогий. Особенно удручали заросшие бурьяном газоны с уличным мусором перед входом в аэровокзал.

Такси быстро домчало в город. По совету водителя я остановился в гостинице «Сибирь». В небольшом номере имелось всё необходимое: холодильник, маленький телевизор «Sanyo», одноместная деревянная кровать, стол, стул, тумбочка и телефон. Вполне устраивала и невысокая цена.

В первый же день я отправился в офис Верёвкина. Нашёл я его быстро, только вот дверь была опечатана. Я стоял и раздумывал, что предпринять дальше. Сзади послышались шаги. Оглянувшись, увидел мужчину лет сорока пяти с одутловатым и грустным лицом, какое бывает у нездоровых людей на следующий после перепоя день. Ослабленный галстук открывал несвежий воротничок белой сорочки; последняя пуговица на пиджаке грустно болталась на длинной ножке. На лбу у офисного работника выступали крупные капли пота.

– А как мне Верёвкина найти? – поинтересовался я.

– Вижу, издалека пожаловали. И, наверное, вы один из его многочисленных кредиторов, – смерив меня оценивающим взглядом, предположил незнакомец.

– Допустим. А как вы узнали?

– Это совсем нетрудно. Я видел в окно, как вы подъехали на такси. Были бы вы местный, вы бы воспользовались маршруткой. Да и потом офис закрыт уже больше двух недель. Даже секретарь перестала сюда заглядывать. Арендодатель, как видите, дверь опечатал. Грозится забрать офисную мебель, компьютер и факс за долги. А Вовка запропастился куда-то. Прячется, по всем вероятиям. А он вам сильно нужен?

– Позарез, – я провёл ладонью по горлу.

– Тогда предлагаю прогуляться. Угостите меня, а я уж, так и быть, дам вам несколько дельных советов. Идёт?

– Что ж, я не возражаю.

Мой новый знакомец тут же приоткрыл дверь соседнего офиса и предупредил кого-то, что через десять-пятнадцать минут вернётся.

Уже на улице он протянул руку:

– Виктор Павлович Ерёмин. Работаю менеджером по продажам.

– Валерий, – представился я.

– А отчество? Фамилия?

– Зовите просто по имени.

– Как будет угодно, молодой человек, – с заметной ноткой обиды проговорил он.

Мы зашли в небольшое полуподвальное помещение с надписью «Рюмочная».

– Ударим по пельмешкам? – предложил Ерёмин и занял место за столиком у окна.

– Отлично, – кивнул я и направился к кассе.

Продавец отмерила в стаканы две порции водки по сто пятьдесят и поставила на поднос вкусно пахнущие тарелки.

– Ну, за знакомство! – воскликнул Виктор Павлович, влил в себя полстакана и отправил в рот пельмень.

Я тут же последовал его примеру.

– А вы откуда? Или это тоже секрет? – спросил он.

– Из Красноленинска. Это на Кавказе.

– Знаю, как же не знать. Горбачёв из ваших краёв?

– Ещё бы! Мой дядя собственноручно выписывал ему представление на орден Трудового Красного Знамени, когда Михаилу Сергеевичу только шестнадцать стукнуло. В «Колхозе им. Свердлова» не было печатной машинки, а у дяди Коли был на редкость красивый почерк. Вот и попросили написать.

– Орден в шестнадцать лет? И за что?

– За рекордный намолот зерна.

– Стало быть, и ваш дядя приложил руку к развалу СССР?

– Это почему?

– Ну, отказался бы написать, попросили бы другого, а тот бы всё коряво нацарапал. Начальство посмотрело бы на эту филькину грамоту и передумало бы юнца награждать. Глядишь, и судьба Михаила Сергеевича сложилась бы иначе. Не поступил бы он в МГУ, не стал бы первым секретарём Красноленинского крайкома КПСС, не попал бы в ЦК, не было бы ни перестройки, ни ускорения. Жили бы мы с вами тихо, мирно, без забот. Водочку бы попивали, на демонстрации ходили бы, комсомолок бы за ляжки щупали – эх! Хорошо-то как было в СССРе!

– Хорошо при совке было тем, кто солидные должности занимал. Партработникам, кагебешникам, ментам, директорам заводов и фабрик. Им всё в первую очередь: квартиры, машины, мебель. Их отпрыски по всяким странам, так называемого, социалистического лагеря разъезжали: в Польшу, Болгарию, Венгрию, ГДР.

– Не скажите, Валерий, не скажите. Как бы сейчас большевиков не ругали, а они много хорошего сделали для простого советского человека.

– Да? А с чего это вы взяли? Мой дед, например, до революции женился, отстроил дом, завёл хозяйство, но был призван на службу и воевал в первую мировую, а когда вернулся домой, уже шла гражданская война. Он в ней не участвовал, благо призыву не подлежал, поскольку оставался в семье единственным кормильцем. Однажды, после жестокого сражения недалеко от села, он подобрал в поле трёх тяжело раненых красных и под сеном перевёз их к большевикам. Я уверен, – попадись ему белогвардейцы, он бы и их спас….Во время НЭПа дед сильно развернулся: паровая молотилка, крытые железом амбары… А чему удивляться? Семья-то большая – семеро детей; двое из них – молодые и сильные сыновья. Позже, несмотря на то, что он согласился вступить в колхоз и передал туда всё нажитое, его всё равно «раскулачили». Нашли формальный повод: в обозе, где он был старшим, при перевешивании не хватило трёх килограммов кукурузных початков, и ему дали десять лет лагерей с полной конфискацией. А поскольку забирать было нечего – сломали хату. Пока дед был в тюрьме, начался голод 1933 года. Его престарелые родители и двое детей умерли (на могиле прадеда и прабабушки я поставил крест, а вот где похоронены мои дяди – тогда 5-ти и 6-летние дети, мы так и не нашли). Но мир тесен: начальник лагеря в Казахстане оказался одним из тех красных комиссаров, которых в 1919 году и спас мой дед. В общем, из зоны он слал детям домой посылки. В 1937 году по ложному доносу посадили его старшего сына Василия (малограмотного колхозного конюха), который, несмотря на пытки, вину в антисоветской деятельности и вредительстве не признал. Он умер в одном из лагерей под Вяткой. Дядя Вася был сильный и могучий как Ахиллес. Его труп не помещался в небольшой яме, оставшейся от вырванного бурей корневища сосны (свидетеля, оказавшегося с ним, мой отец отыскал только в середине 70-х). Конвойные приказали немощным зекам разрубить топорами безжизненное тело «врага народа» на части и забросать ветками. Через несколько лет Михаил Калинин приговор в отношении деда отменил, и его оправдали. И что же увидел бывший каптенармус царской армии, когда вышел на свободу? Разрушенный дом, землянку, в которой ютилась семья, четыре могильных холмика и пропавшего в лагере сына. В 1942 году в Красноленинский край пришла война. Дедушка, как и многие его односельчане, брошенные на произвол судьбы драпающими властями, оказался на оккупированной территории. И за это поплатился в конце войны – был отправлен на принудительные работы в Ростовскую область, откачивать воду из шахт. Позже разобрались, извинились… И он снова вернулся в родное село. Вскоре с фронта с орденами и медалями возвратились и два других его сына (мой отец и младший дядя). Только вот самый старший – Фёдор – пропал без вести ещё летом сорок первого…