Андрей Воробьев - Дело об избиении младенцев

Про книги он ляпнул просто так. Нет, не ляпнул, а мудро нашелся по благословению Высшего разума. В какой из новых квартир нет стенки, в которой существует хотя бы одна книжная полка с красующимися на ней цветастыми корешками всяких дурных романов? И в квартире Белкиной такая полка, естественно, тоже где-то существовала.

— Книги, документы какие-то… Позвонить Семену Львовичу? — Хозяйка квартиры соображала с трудом, но уже отступила вглубь прихожей, пропуская гостя. — Ладно, проходите. Куда позвонить?.. Да заткнешься же ты, наконец?! И без тебя голова раскалывается!

Последние слова очевидно относились с вдруг заплакавшему в дальней комнате ребенку. Но «Посланник» вдруг вспомнил другой голос, из своего далекого детства, когда пьяная мать также орала на него. Однажды утром, мальчик, подойдя к кровати, на грязных сбившихся простынях которой вольготно расположились чужие еще более грязные ноги, несмело сказал: «Мама, я хочу есть». В ответ он услышал точно такой же крик: «Да заткнешься ли ты наконец?!» А после — оплеухи и пинок ногой от очередного сожителя матери — сначала ребенку, а после женщине — чтобы не мешали спать…

Теперь «Посланник» снова увидел перед собой ту картину, из детства. И перед его глазами была не чужая беспутная любовница, а собственная мать, искалечившая ему всю жизнь. Кровь прилила к лицу, по вискам страшно застучали молотки, сдавливая голову как бочку тугими обручами…

Задыхаясь от ярости «Посланник» ничего не видел кроме искаженного криком рта матери-чудовища. Чтобы прекратить этот крик убийца нанес женщине сильнейший удар кулаком в висок. Несчастная отлетела от удара к вешалке с одеждой, а «Посланник» схватил упавший на пол нож из некогда модной золингенской стали и начал с остервенением наносить им удары в тело, сквозь засаленный халатик и выше — прямо в голую хрипящую шею.

Он прекратил колоть обмякшую Кристину только когда услышал звук звонка. «Посланник» затаился, надеясь, что неожиданный гость уйдет не солоно хлебавши. Однако звонок не унимался. Может, все бы и обошлось, но тут с новой силой из комнаты донесся детский плач. В ответ звонки за дверью прекратились, но за то раздался женский голос:

— Криска, открывай, это я!.. Да открой же! Все равно я никуда не уйду, а тебе одной ребенка не успокоить».

— Еще одно чудовище, — неприязненно подумал «посланник», — и ведь не уйдет по-хорошему, всех соседей на уши поставит. А те, того и гляди, ментов вызовут. И мне деваться некуда. Кто же выполнит великую миссию до конца? Что ж, с…, ты сама выбрала свой путь…

Женевьева ошиблась, сразу же шагнув вперед, в прихожую. Но она была уверена, что хозяйка еще жива, а маньяк не успел проявить свои наклонности, даже, если собирался это сделать. Поэтому сыщица и не ожидала немедленного нападения. Но мужчина, чуть уклонившись в бок, вдруг резко рванул девушку левой рукой за куртку вглубь прихожей. Женька почувствовала, что теряет опору, хотела придержать руку убийцы, чтобы самой уронить его, пусть даже сломав ему запястье, но не успела, задохнувшись от пронзительной боли под лопаткой. Клинок золингенского ножа, который мужчина держал в свободной руке, чуть ли не по рукоятку вонзился в беззащитную спину.

Когда девушка, упала рядом с хозяйкой квартиры, убийца быстро вытащил клинок из раны и, захлопнул входную дверь, удовлетворенно отметив, что замок автоматически заперся. Он собирался отправиться в ванную, чтобы смыть с себя кровь, а заодно найти какую-нибудь тряпку, чтобы убрать в прихожей «лишние» кровавые следы своих ботинок перед тем как исчезнуть подальше от квартиры. Но тут снова услышал детский плач.

— Не бойся, малыш, — «Посланник» шагнул по направлению к комнате, — больше тебе не придется страдать.

Алексей очередной раз проклял и час пик, и городские власти, основательно занявшиеся перекапыванием дорог, и водителей — «чайников», то и дело перегораживающих задницами своих машин дорогу впереди Нертовской «девятки». Ко всем неприятностям у автомобиля лопнуло колесо и пришлось возиться с запаской… В результате прошло минут сорок никак не менее получаса с момента, когда Женевьева вышла на связь, а в нужный район, куда ночью долететь можно минут за пятнадцать, все еще было не добраться.

Снова сработал мобильник. Звонил Александрыч. Ворчливо, в своей обычной манере он доложил, что добрался к дому на проспекте Просвещения, но когда вернется его шеф — кто-то кого-то сожрет. Причем, скорее всего, сожран будет сам старый опер. Ивановская псина, которую он согласился покормить, нагло выбежала из квартиры, отказалась туда возвращаться и успокоилась только оказавшись в машине Александрыча.

— Да-да, эта тварь так и заявила: «Хочу к хозяину»! — Ругался Александрыч, забыв, что счетчик телефонной кампании аккуратно оценивает все его ворчание в полновесных зеленых баксах. — Я не в состоянии больше спорить с этим упрямым ротвейлером и не хочу быть его кормящим папашей. Давайте-ка быстрее подъезжайте, пока я не сплавил эту суку Женьке. Кстати, она где-то затаилась. Стоп! К парадной подъехала «БМВ» номер… Ба, да там, кажется, московский гость… Он один, заходит в парадную… Леха, давай быстрее! У меня псина как с цепи сорвалась!..

Нертов так и не успел ответить Александрычу, что они уже проскочили станцию метро и буквально через минуту-две доберутся до места — трубка дала сигнал отбоя. Юрист отдал ее своему спутнику, попросив, если будут звонить, отвечать, а сам, на сколько это было возможно, прибавил газ…

Оставив машину у дома, Алексей и Расков торопливо обошли его с другой стороны, где располагались двери парадных и заметили неподалеку совершенно растерянного Юрия Александровича. Он только растерянно махнул рукой в сторону своего «жигуленка».

— Я теперь не шучу. Собака взбесилась. Того и гляди, всю машину разнесет. Смотрите, что творится…

Но выполнить его просьбу не удалось, так как все трое услышали выстрел, донесшийся очевидно из одной из квартир на втором этаже.

— Александрыч, держи окна! Я — к входу! — Нертов опрометью бросился в парадную. Следом за ним, доставая из наплечной кобуры пистолет и одновременно засовывая в карман нертовскую трубу, побежал Расков.

Перед возвращением в столицу Ивченко решил ненадолго заскочить к Кристине, чтобы попрощаться и оставить ей денег. Конечно, он не исключал, что девушка, может, в его отсутствие и не сидит затворницей в своей квартире улучшенной планировки, купленной, кстати, на деньги самого Семена Львовича. Но он считал, что без средств к существованию она уж точно может пойти «на сторону».

Безусловно, пожелай бизнесмен, то он мог обеспечить свою любовницу надежной охраной, совмещающей свои непосредственные обязанности с надзором за нравственностью подопечной. Но он рассуждал иначе: у каждого человека должна быть некая отдушина, норка, в которую иногда можно и нужно спрятаться, забыв про все дела. И к такому месту нельзя подпускать даже самых верных людей. Именно поэтому, отправляясь на проспект Просвещения, он всегда ездил без охраны, и именно этой норкой была квартира Кристины. А общий ребенок, считал бизнесмен, крепче любых шпионов привяжет женщину к ее дому. Не додумал он лишь одного: выяснить маршрут одинокого любовника случайно способен даже дилетант. Что уж говорить о человеке, задавшемся этой целью?