Андрей Воробьев - Дело диких апостолов

— Он правду гутарит? — мрачно молвил дядя Мыкола, густо дохнув в лицо Игорю Дмитриевичу пивным и луковым духом.

— Нет, не правда, врет, — испуганно забормотал риэлтер. От страха он даже чихнул, разбрызгивая кофе по скатерти.

— Так, что, я вру, будто дед служил в НКВД? — невинно заметил Сахитов.

— Врешь. То есть, правду говоришь. Но не так.

Дядя Мыкола не особенно размахиваясь ударил жилистым кулаком по шее Игоря Дмитриевича и тот временно прекратил бормотание. Большие, испуганные, почти животные глаза риэлтера бегали по сторонам: он понимал, что в отличие от «адвоката», достаточно жестко поговорившего с ним в квартире на Загородном, нынешние собеседники церемониться не станут и потому судорожно пытался найти правильный стиль разговора, какую-нибудь зацепочку, чтобы избежать расправы. Но с перепугу в голову ничего подходящего не приходило.

В зале появилась официантка, с улыбкой посмотрела на происходящее и собрав пустую посуду с соседнего столика, скрылась в подсобке.

— Ну что, москальский кобелюка, — неторопливо произнес дядя Мыкола, — поведешь нас на квартиру, к своему деду-живоглоту?

Игорь Дмитриевич согласно кивнул. Он был растерян, напуган и согласился бы отвести всех троих незнакомцев даже в спальню к собственной жене.

— Лады. Я с самого начала был уверен, что мы договоримся, — сказал повеселевший Сахитов. — Только сейчас будь ласков, сделай одно доброе дело. Грязную работу мы, так и быть, возьмем на себя, но ты сейчас позвонишь своим юристам. Сообщи, что через пару часов надо будет начать процедуру оформления квартиры. Как раз к тому моменту мы деда с его девчонкой подготовим. Звони прямо сейчас. И чтобы никаких шуток. Понял, хлопчик?..

Ане пришлось признать свою ошибку. Раньше она была слишком плохого мнения о ротвейлерах. По большому счету, она и знакома-то была с ними благодаря дебильным статьям в цветных газетах, да не менее дебильных телепередачах, посвященных растерзанным прохожим и скальпированным детям. Охочие до сенсаций писаки смаковали «ужастики», лихо клеймя всю собачью породу. С той же уверенностью в собственной правоте они могли бы клеймить и, скажем, аборигенов Австралии или китайцев, упрекая их в кровожадности по натуре. Но, видимо, боялись нарваться на статью о разжигании национальной розни. Писать же о том, что ротвейлер по трем принятом мировым стандартам (американскому, английскому и немецкому) считается добродушной (!), уравновешенной собакой и за агрессивность не только снимается с выставок, но и бракуется (попросту — усыпляется) — чревато: читатели не поймут и тиража это не прибавит. Объяснять, что поведение взрослой собаки, как и человека, во многом зависит от воспитания и среды — слишком заумно. Ну, спрашивается, кому интересна аналогия о преступнике, выросшем в семье воров и алкашей или о психе, воспитанном сумасшедшем?.. А, тем не менее, с собаками дело обстоит точно так же: ротвейлеров, которых кинологи категорически запрещают злить, чтобы не испортить психику, некоторые уроды — хозяева со щенячьего возраста пытаются притравливать на кого-нибудь, компенсируя тем самым собственные страхи, самоутверждаясь, так сказать в жизни. Жаль только, что популярность этой породы в России пришлась на конец восьмидесятых — начало девяностых — времена разгула рэкета, правового беспредела и социальные потрясения — маленькие добродушные щенки, словно губки, впитывали в себя все страхи и ненависть подлых барыг, смевших становиться тиранами только дома — в отношении собственной забитой жены и маленького (пока маленького!) теплого комочка с молочными зубками и несформировавшейся психикой. Или же «быкующие» узколобики, плюющие на любой вид права, кроме брутерного (кулачного), заводили, как им казалось, «крутую» животину, воспитывая ее «по образу и подобию»… В результате в семьях уродов вырастали тоже уроды — и дети, и собаки.

Вся ситуация усугублялась полнейшим пофигизмом правоохранительных органов, не желающих исполнять свои прямые обязанности. Аня слышала, что одно из первых уголовных дел против владельца собак, покусавших ребенка из-за попустительства хозяина, было возбуждено в Петербурге только после того, как на такую возможность стражам порядка прямо указала одна из газет. До того же лишь сетовали на несовершенство законов, прикрывая этим нежелание работать.

Знание, а точнее абсолютное незнание собак, к сожалению, оказалось присущим не только простым гражданам, но и чиновникам. Иначе чем можно объяснить, что в том же Питере к «особо-опасным» породам, которые везде обязаны появляться лишь в наморднике, был отнесен маленький безобидный фокстерьер, в то время, как, например, дог или восточно-европейская овчарка сумели избежать подобной участи?

Более интересным оказался вопрос с местами выгула для животных. Естественно: «Только в специально отведенных местах». Иначе ни-изя! Только где они, эти места? — На набережной Фонтанки, где днем с огнем не сыскать ни одного кустика, у которого можно поднять лапку? На перекопанном нынче «диком» пляже у Смольного, куда с собакой добираться чуть ли не полчаса. «Пусть лучше лопнет моя совесть, чем мочевой пузырь — с этой мыслью вполне законопослушные граждане, обыскавшись работающего общественного туалета, забегают в ближайшую подворотню, а менее культурные — в чужой подъезд. Так что же мы хотим требовать от несчастных животных, чтобы они терпели, покуда власти не удосужатся создать им места для выгула?..

Действительно, собаки с их абсолютно искренними, а потому предсказуемыми реакциями расплачивались за людскую дурость не меньше самих человеко-уродов. Ну, спрашивается, какому дебилу придет в голову оставить в клетке с кормящей львицей чужого (!) ребенка? — Так, стоит ли удивляться действиям ощенившейся суки, снявшей детский скальп в подобной ситуации, пока недоделанная хозяйка в другом помещении развлекалась с безмозглой мамашей?..

Или, может, надо возмущаться агрессией ротвейлера после того, как придурошный прохожий бросается на хозяина собаки с бранью и кулаками (почему, дескать, животное без намордника)?

А кто научил граждан, части из которых в результате пооткусывали носы, что выражать симпатию к собаке следует приблизив к ней лицо и широко улыбнувшись? — Лучше бы заглядывали почаще в зеркало: не слишком ли напоминает наша улыбка угрожающий животному оскал?..

Умей братья наши меньшие разговаривать, они разъяснили бы, что не выносят, когда посторонние кладут им руку на голову, мечтая погладить — в порядочной своре это — жест подчинения, мол я — главный, а ты — подо мной, стой и не рыпайся… Ну, приглядитесь же к гуляющим собакам размером от пикинесса до «лох-несса»: если при встрече кто-то положит сверху лапу или голову на соседа по лужайке — драки не избежать…