Татьяна Осипцова - Сама себе детектив

– Что ж, что с ребенком, – возразила я, чтобы поддержать разговор, – у меня вот тоже ребенок от первого мужа, а я еще дважды была замужем.

– Не знаю, что за мода такая, жениться по сто раз… – поджала губы моя собеседница, – я вот со своим мужем, царство ему небесное, двадцать пять лет прожила. Пашка мой, уж на что хулиган был в детстве, а выправился. С армии пришел, женился и уже двадцать лет с одной женой. Трое детей, даст бог, я еще правнуков понянчу. Ну, а Константин – грех жаловаться – к дочке жены хорошо относился, считай, как к родной. А вот с женой у него странные отношения были. – Валентина Емельяновна сделала многозначительную паузу. – Мне кажется, он ее поколачивал.

– Не может быть! Интеллигентный человек, дворянин! Сами говорите – тихий и скромный.

– В тихом омуте черти-то и водятся, – назидательно заметила женщина. – У нас забор между участками глухой, только в одном месте, за нашим сараем, каринка страсть как разрослась, и когда Николай Константинович с моим покойным мужем забор новый справляли, решили кусты не вырубать, они так густо стоят, что не проберешься сквозь них, прямо живая изгородь. Уж не помню, чего меня в тот день за сарай понесло, а только слышала я, как в беседке Константин жену свою, Инну, отчитывает. Да таким тоном, как будто он господин, а она его раба. Ты, говорит, должна была в час вернуться, а сейчас уже четыре. Я, говорит, не получил обеда вовремя, а ты, говорит, сучка, небось на случку с кем-то бегала! И как влепит ей пощечину! Мне-то из-за кустов все видно! Инка стоит, глаза потупив, ничего не отвечает, а Константин ей: «За это ты сегодня будешь жестоко наказана, вот только новую плетку доделаю, она тебе понравится».

– Плетку? Он бил жену плеткой?

– Бил. А она молчала, не жаловалась, только никогда не загорала, хотя молодые ведь любят в купальниках-то пощеголять. Один раз я к ней заглянула за чем-то по-соседски. Она грядки полет, футболка задралась, а спина – вся изрубцованная.

– Какая жестокость! – вставила я.

– Да он с детства такой: тихий-тихий, а в девять лет Лешки-соседа собачонку плеткой чуть не до смерти забил. Николай Константинович тогда все самодельные плетки сына выбросил, а его в Свердловск, на обследование возил, на предмет нервов. Уж не знаю, как его лечили, только больше таких случаев не было. Одноклассники с ним год не разговаривали, а потом забылось, только друзей среди мальчишек у него все равно не было. И когда родители погибли, Константин совсем один остался, а вскоре на Инне женился…

Пашка мой к тому времени уже в Свердловске, то есть в Екатиренбурге, жил, приехал летом с семьей погостить, я ему и рассказала, что у Константина жена вся излупцованная, и про тот разговор, который за кустами подслушала. А сын мне и говорит: «Как был Котька психом, так и остался. А ты, мать, не лезь. Может, его жене это удовольствие доставляет, раз она никому не жалуется». Ну, я про тот разговор-то и забыла. А незадолго до того, как Инну убили, сын мне предложил у него годик-полтора пожить. Я недавно мужа схоронила, а невестка вот-вот должна была третьего ребенка родить, а среднему всего два года. Я согласилась. Пашка за мной на своей машине приехал, погостил недельку, все по хозяйству поправил. Корову продали, кур каких под нож, каких роздали, поросенка на рынок… Дом и сарай закрыли-заколотили, а подругу мою, что напротив живет, приглядывать попросили. Уехали мы шестого ноября 1992 года утречком, чтоб ноябрьские праздники спокойно в Свердловске отметить. И вернулась я домой только перед весной девяносто четвертого.

Надоело мне в большом городе жить! У свояков там ни дачи, ни огорода, квартира сына в самом центре. Копоти там, пылищи! Задыхалась я… Пока невестке помощь была нужна, еще терпела, а потом сказала ей: «Все, моя дорогая, теперь ты можешь на работу вернуться, младшенького в ясли устроишь, а я в вашем миллионном Свердловске жить больше не могу. Лучше уж вы к нам. Хоть всех троих пацанов на лето привозите – справлюсь. Коровку опять заведу, чем покормить будет. На свежем воздухе, со своими овощами и ягодами они здоровее будут, да и я тоже. А то за зиму три раза простужалась, по неделе с температурой лежала». И ведь правда, как сюда вернулась, может, пару раз прихворнула, это за одиннадцать лет! А все потому, что воздух чистый, и молоко свое, и овощи-яйца свои! Давайте я вам еще подолью! – Валентина Емельяновна долила остатки молока из банки в мою кружку.

Я пила молоко потихоньку, чтобы подольше оставался повод сидеть в гостях у разговорчивой соседки отчима Лены Князевой. – Так вот, – продолжила пожилая женщина, – вернулась я, и узнаю, что соседку маньяк убил, Константин дом продал и вроде как в Пермь подался. Зина, подруга моя, рассказала, что задушили соседку в ночь на шестое ноября, как раз накануне моего отъезда, и была она вся как есть избитая, и били ее плеткой. Меня как обухом по голове. «Зин, – говорю, – а может это Константин?» А сама-то не рассказываю, что тогда за кустами услышала, мне Пашка строго-настрого приказал языком не молоть. «Нет, – говорит Зинка, – у него алиби: он в Перми был, на курсах каких-то, и свидетели есть, что он пятого не мог оттуда уехать. Машина у него была в ремонте, а на поезде он никак не поспевал. В восемь вечера его в гостинице видели, а в девять утра он уже был на занятиях». Я тоже припомнила, что последний месяц перед отъездом Константина не видела, ну и успокоилась. А когда Пашка ребят своих на лето привез, я ему это и рассказала. А он мне и говорит: «Я ведь Константина видел в ночь накануне отъезда. Где-то около часа ночи вышел в туалет, слышу – машина соседская на участок заезжает. К себе на второй этаж поднялся, смотрю – действительно, старенький «Москвич» Константина. Он машину запер и в дом пошел. А где-то в полпятого проснулся, оттого что холодно стало, слышу, мотор завелся. В окошко выглянул – Константин ворота открывает. Я еще подумал, куда он в такую рань? А оказывается, его тут и не было!» Я давай Пашку уговаривать в милицию заявить. А он мне: «Почти два года прошло, мне скажут: а ты уверен, что машину Смердина именно в ту ночь видел? А ты бабка, чего в кустах подслушивала? А может, шрамы у соседки тебе пригрезились? Где другие свидетели? Почему она никому не жаловалась?.. По милициям нас затаскают, и только. А мне что, больше делать нечего? Да и тебе тоже. Смердин, сама говоришь, из Перми уже куда-то намылился. Нет, мать, сиди и не рыпайся, внуками своими занимайся. Свалил соседушка, не смердит здесь, и слава богу. Хотя, может, и не он убил. Я ведь кроме машины ничего не видел».

Вскоре я распрощалась со словоохотливой Валентиной Емельяновной и вышла на улицу. Решила не тратить время на ожидание автобуса, поскольку надо было еще забрать вещи из гостиницы и расплатиться. Поймать частника оказалось несложно и буквально через десять минут видавший виды «Москвич» остановился довез меня до места.