Ирина Глебова - Качели судьбы

Девушка растерялась. Пройдёт время, пока она поймёт, каких сведений от неё ждут. Но и тогда, сразу, душа её не приняла такой резкой перемены, затосковала. Однако, не зная, как быть, Лариса пробормотала:

– Но я не умею…

– Понимаю. – Геннадий Николаевич был терпелив. – Это не трудно. Вы ведь пишущий человек. Считайте, что это сочинение на заданную тему.

Ей пришлось улыбнуться шутке. А он уже достал из красивой кожаной папки несколько чистых листов, ручку.

– Я помогу вам для начала. Напишите вверху «Отчёт», поставьте число. Давайте вспомним три последних занятия, на которых вы были. Что? Ходите не на все? Не нравится? Но для дела нужно, чтобы вы занятия не пропускали. Я знаю, что и после занятий стабильная группа студийцев не расходится, идут к кому-нибудь на квартиру, в кафе или парк. К вам как относятся, хорошо? Значит, надо войти в эту группу – самые интересные разговоры ведутся именно там и тогда… Ну, хорошо, давайте сейчас напишем, что знаем.

У Ларисы с сочинениями никогда не было проблем. Но «сочинение» такого плана – ох, тяжкий труд! Геннадий Николаевич подсказывал:

– О чём шла речь на занятиях? Кто читал? О чём были стихи? А рассказ? Кто выступал в обсуждениях? Ругали, хвалили? За что? Реакция руководителя? Так… А в перерыве? Обсуждали какие-нибудь книги, публикации? Называли чьи-либо имена? Анекдоты?

Да, Лариса помнила. Боря, юноша с мягкими манерами, рассказывал анекдоты. Совсем другие, чем те, которые ей приходилось слышать от ребят в колхозе или на заводе, да и нынче от сокурсников. Никакой похабщины и грубого юмора. Элегантные, умные и очень смешные. Особенно ей понравился живописный рассказик о хане Тамерлане и художниках. Хромой, горбатый и кривой Тамерлан заказал свой портрет. Сначала его взялся рисовать художник-романтик. Он изобразил хана молодым, красивым, стройным, и Тамерлан велел казнить его за враньё. Второй портрет рисовал художник-реалист. Тамерлан предстал сам перед собой такой, какой есть: хромой, горбатый, кривой и старый. И этот портрет он приказал уничтожить, а художника казнить – за правду. И тогда хана взялся рисовать ещё один художник. На портрете он дал хану в руки лук, заставив его, целясь, щуриться как раз кривым глазом, поставил на одно колено, на хромое, а рука, оттягивающая тетиву, полностью скрыла горб. Портрет получил наивысшую похвалу, а художник – большую награду.

Все смеялись, Лариса тоже. А потом долго весело болтали о том, что метод соцреализма и в самом деле даёт возможность, говоря якобы правду, ловко обходить видимые дефекты нашей жизни. Лариса особенно не вникала в этот разговор: ей просто понравился анекдот. Как и другой, рассказанный Борею. Этот был просто смешной, однако ей тоже не хотелось бы его пересказывать Геннадию Николаевичу… Василий Иванович и Петька на съёзде КПСС слушают доклад. В конце ведущий говорит: «Перед вами выступал Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич Брежнев». Василий Иванович толкает Петьку сердито: «Я ж тебе говорил, что Брежнев. А ты всё – Райкин да Райкин!»

И ещё один анекдотик рассказал весёлый Боречка. Этот бы точно заинтересовал кагэбиста, хотя и был совсем короткий, в одну фразу: «По Красной площади идёт Солженицын, а за ним двое критиков в штатском…»

Да, и о книге того же Солженицына говорили – вернее, о главах из «Архипелага ГУЛАГ». Их постоянно передают по «Голосу Америки», а Нина Картуш да кое-кто из других ребят слушают. У Ларисы приёмника не было – простое радио. Но она не переживала. Несколько лет назад, попав под магию всеобщего интереса, она взяла в библиотеке «Один день Ивана Денисовича» Солженицына – в журнале «Роман-газета». С трудом дочитала до половины и бросила. К собственному удивлению. Ведь внутренний настрой был на то, что вещь эта – выдающаяся. А, может, этот настрой как раз всё и испортил? Ей не понравился язык – чтение не доставляло удовольствие. И, хотя фактический материал как будто был интересен и необычен, девушка не смогла себя пересилить, да и не хотела. Не дочитала. И теперь имя «Солженицын» особого благоговения у неё не вызывало.

… В том первом отчёте не стала она писать ни об анекдотах, ни о ГУЛАГе. Хотя Геннадий Николаевич напрямик спросил:

– А о Солженицыне в разговорах вспоминается? Он сейчас очень моден. Неужели не говорят?

Лариса поняла: если скажет «нет» – он не поверит. Промямлила:

– Да, что-то говорили. Об «Иване Денисовиче».

– Ну, это этап прошедший. Нынче самиздат и разные «голоса» «Архипелаг ГУЛАГ» пропагандируют. Неужели не слышали?

– Не знаю… Вроде бы… А что такое ГУЛАГ?

Он вздохнул, не сумев скрыть досаду. И в голосе появилась жёсткость, от которой Лариса съёжилась.

– Вы славная девушка, Лариса, но нельзя быть такой наивной. Вам обязательно нужно войти в компанию, бывать в ней как можно чаще. И точно помнить – кто что говорит… Ну, а «Архипелаг ГУЛАГ», если коротко, эта книга от начала и до конца – злобная клевета на наше социалистическое государство. Солженицын берёт на себя роль судьи, глашатая правды и справедливости. И изо всех сил пытается породить сомнение читателя в правильности нашего пути, вызвать разочарование в идеалах коммунизма, внушить мысль о сокрытии от народа какой-то «страшной исторической правды». А исправительно-трудовое учреждение на Соловецком острове у него называется «исстребительно-трудовой лагерь»…

Лариса слушала Геннадия Николаевича так внимательно, не моргая! Но в голове вертелась весёлая мысль: «Говорит, как по писанному, словно речь мне читает!» С Антоном Антоновичем они разговаривали совсем не так, и он часто советовал девушке самой прочесть ту или иную книгу, составить своё мнение. И ей захотелось послушать главы из «Архипелага» и даже перелистать заново «Ивана Денисовича»: может быть, она была слишком юна, когда впервые взялась читать эту книгу.

… В этот вечер погода стояла хорошая: по ранневесеннему прохладно, но приятно. И компания направилась в сквер, к столетнему дубу, вокруг которого в художественном беспорядке располагались скамейки-пеньки и каменные валуны. Огромные бутылки с дешевым вином, которые студийцы называли «огнетушителями», откупоривались и уничтожались с поразительной быстротой. По кругу ходил единственный стакан: наполнялся доверху и выпивался залпом. Заминка случалась только на Ларисе – она отпивала один лишь глоток. Когда это произошло в первый раз – она отхлебнула свой глоток и передала стакан дальше, – вся компания взвыла:

– Так не годится!.. Не уважаешь!.. Не стесняйся, девочка!.. Это не наш человек!.. До дна, до дна!..

Лариса растерялась, но упорно качала головой, а потом поставила стакан на пенёк. И тогда лидер этой компании, тридцатипятилетний поэт, красавец-мужчина с гортанным, проникновенным голосом, приобняв её за плечи, склонился близко к лицу, сказал многозначительно: