Ирина Глебова - Качели судьбы

– Но… да. У него был друг. Новый. Старше Димы.

– Кто он?

Жилин растеряно оглянулся, словно спрашивал у кого-то подсказки.

– Мальчик просил никому не рассказывать…

У Сергея Петровича с сыном была крепкая дружба и полное доверие. И когда последние полгода парень стал отдаляться, уходить от откровенных разговоров, замыкаться в себе, отец очень переживал. Но старался понять и оправдать Диму. Может быть тот безответно влюбился, а об этом так легко не расскажешь… Или бурное время перемен, которое буквально обрушилось на всех, угнетает душу молодого человека… А, может, он просто стал взрослым… И когда сын однажды, как в старое доброе время, захотел рассказать о своём новом друге, отец был рад. И пообещал, что всё сохранит в секрете.

– Пойми, папа, – говорил Дима, – он очень известный человек. Мне станут завидовать, а его упрекать в выборочной покровительстве… Нет, конечно, мы специально нашу дружбу не скрываем, но зачем афишировать…

Сергей Петрович кивал, заставляя себя согласиться и понять, поскольку человек, названный Димой, был уважаемым и достойным. И всё же… Такая таинственность… Она явно исходила не от парня… Но теперь, когда Дима ушёл из жизни, а серьёзный молодой следователь ждал ответа, ждал названного имени, Сергею Петровичу показалось: вдруг он предаёт сына…

Когда дежурный позвонил Кандаурову, тот сам спустился вниз встретить своего посетителя. Невысокий толстячок средних лет в смешной кепочке с пуговицей, приветливо протянул ему руку:

– Это я вам звонил!

Ожидая его, Викентий принёс к себе в кабинет из буфета бутерброды, заварил крепкий чай. Он помнил, что человек приедет к нему прямо с работы.

– Перекусите, Фёдор Иванович, попейте чайку, погрейтесь.

Посетитель немного смутился, но скоро уже уплетал бутерброды и прихлёбывал чай. Викентий тоже пил маленькими глотками, он был весь в напряжении, но старался этого не показать. Смотрел на сидящего напротив человека и всё больше верил: вот он, тот долгожданный свидетель! Наконец Фёдор Иванович вытер платком пальцы, промокнул губы, весело сказал:

– Спасибо вам, товарищ майор. Приятно встретить в милиции душевного человека. Среди гаишников на дорогах такие попадаются редко.

– Так ведь разница большая, – Кандауров тоже улыбнулся. – Там вы от них убегаете, а сюда сами пришли.

Они посмеялись.

– Ваши сотрудники до меня ещё не добрались. Но я услыхал от соседа по даче, что уже по второму разу всех наших дачников опрашивают на предмет машины в вечер убийства.

– Спасибо, что не стали ждать, – мягко сказал Кандауров. – А разве первый раз, в сентябре, с вами не разговаривали?

– Так я же в отпуск укатил, в тот самый вечер! – радостно воскликнул толстяк. – Вернее, вечером я уехал с дачи один. А уже утром погрузил в машину семью и махнул в Крым. Долго гулял, за два года сразу.

Кандауров непроизвольно вскинул брови, вспомнив ещё одного важного свидетеля – владельца сеттера Гранта, – только тот в день убийства вернулся из отпуска. Что ж, август-сентябрь – бархатный сезон… И Фёдор Иванович продолжал:

– О происшедшем я и знать не знал. Когда вернулся, слухи дошли, что рядом с нашими дачами погибла женщина, но когда, в какой день, я не интересовался. И только вчера соседа встретил, он и сказал: «А женщину, Федя, убили как раз в тот вечер, когда ты уехал. Теперь вот машину какую-то разыскивают». А ведь я видел одну машину, в тот вечер, поздно – как раз рядом с дачами.

– Фёдор Иванович, – предупредил Викентий, – я включу магнитофон и запишу ваш рассказ. Пожалуйста, подробнее: в какое время, в каком месте и какую машину вы видели.

– Подробнее быть не может! Я её номер запомнил. Очень примечательный: наш, городской, 66–99. Полная «карусель»!

– Какая марка? – быстро спросил Кандауров.

– Новенький «Москвич» в экспортном исполнении. Бордовый.

Майор перевёл дыхание и уже спокойнее поинтересовался:

– А что такое «полная карусель»?

Его собеседник покрутил круглой головой, словно подсмеиваясь над чем-то забавным.

– А это я себе ещё в юности такую вроде игру придумал. Мечтал когда-нибудь купить свою машину, вот и обращал внимание на автомобильные номера. И давал им разные названия. Например, «пустышки» – это если в номере три нуля. Или «счастливчики» – это все четыре одинаковые цифры. «Перевёртыши» – это когда цифры повторяются в обратном порядке, например 23–32. И так много других названий. Ну а «полная карусель» – это только два номера: 66–99 и 99–66. Как ни поверни, один и тот же номер получается. Очень редко встречается. Вот тем вечером у меня и сработала давняя привычка. Как же – «полная карусель»!

– Где вы встретили эту машину?

– Я перед отъездом в Крым два дня провёл на даче, приводил всё в порядок. В субботу хотел уехать пораньше, засветло. Да не рассчитал, задержался. Когда выехал, посмотрел на часы, мама моя! – четверть двенадцатого! Ругая себя, провёл осторожненько машину по аллее нашего дачного городка, а когда выехал за ворота – газанул, выскочил на трассу… Да не тут то было: у переезда уже красный огонёк мигает и звоночек звенит. Пришлось остановиться, пропустить поезд. Сразу у переезда – пригородная платформа, но это был товарняк, промчал без остановки. Вот там у переезда я и увидел эту машину. Она успела проскочить, хотя звонок уже звенел. И всё же её номер на миг мелькнул в свете моих фар.

– И вы за этот миг успели всё разглядеть: марку, цвет?

Собеседник пожал плечами:

– Я автомобилист. Но я эту машину потом ещё раз увидел. Товарняк проехал, я перевалил через рельсы и помчал по пустой трассе. Но перед тем как набрать скорость, опять выхватил светом бок этой машины. Она свернула с дороги, стояла почти вся в кустах.

– Кто был в ней?

– Этого я ни первый, ни второй раз просто не успел увидеть. Сразу о ней забыл: дома жена волнуется, приеду – будет ругать…

Проводив собеседника, Викентий Владимирович сразу же набрал номер компьютерного отдела, запросил данные на «Москвич» номер 66–99. Ему позвонили через десять минут. Знакомый капитан сказал:

– Майор, твои ребята этим номером недавно интересовались. Это машина Лесняка Вадима Романовича. Ну, знаешь, конечно – советник…

Нет, названное имя не оказалось для Викентия неожиданностью. И всё же ошеломило его. Заболела голова. Он закурил, но сигаретный дым, может быть впервые, показался ему тошнотворным. «Нет, – думал он, – машина за городом, даже в час и в месте убийства, это ещё не доказательство». Но в висках тяжело и больно пульсировала кровь: «Да, да, это он».

И вновь зазвонил телефон. Миша Лоскутов говорил прямо из больницы.

– Вик, это Лесняк Вадим Романович…

В подробности своих доверительных бесед с Антоном Антоновичем Кандауров помощника не посвящал. Потому и улыбнулся печально, уловив по голосу, что Михаил удивлён и озадачен.