Ольга Богуславская - Боль

Подполковник Виктор Государев приехал в Сочи 25 сентября, и сразу — к начальнику управления внутренних дел Сочи Владимиру Яковлевичу Малову. Малов с пониманием отнесся к скрипичному сюжету и выделил в помощь Государеву сотрудника, а ещё — подкрепление из РОВД Адлера, поскольку выяснилось, что владелец машины, на которой время от времени ездит Шайдуров, проживает именно там. А ещё подключился аппарат разведки.

Несколько дней Государев провел в портовых кабаках и забегаловках, изучая посетителей. Тоже работа. Шайдуров должен был сидеть за одним из столиков. Оставалось выяснить, за каким именно. И вот наконец поступает информация, что человек, по приметам похожий на Шайдурова, находится в кафе на туристической базе "Монтажник". Сидит и с кем-то разговаривает.

Всё. Тушите свет, включайте музыку. Государев входит в кафе в черных очках и легкомысленных джинсах, проходит мимо столика, за которым сидит Шайдуров. Еще раз проходит. Он.

А задерживать его сейчас нельзя, пусть с приятелем расстанутся. Проходит полчаса, Шайдуров встает и направляется к домику, в котором живет на турбазе. Спустя мгновение снова выходит. Жует хурму. Они с Государевым сталкиваются, что называется, лоб в лоб.

— Здравствуй, Игорь, — сказал ему Государев. — Привет тебе от старых друзей. Я к тебе по делу.

Шайдуров протягивает ему хурму.

— Хочешь?

Нет, хурму Государев съест потом. Сейчас ему нужно знать, где скрипки. Целы они? Все остальное пустяки.

Государев сказал, что скрипки нужны его подельнику, а то следствие вошло в фазу большого напряжения. За этот разговор ему обещали заплатить, вот поэтому он здесь. Шайдуров ответил, что может привезти скрипки только часа через три-четыре. Значит, целы, но за ними нужно ехать. Всё, пора.

Как бы на прощание Государев взял Шайдурова под руку, прижал к себе и сказал:

— Извини, я из уголовного розыска.

Шайдуров дернулся так, как будто в руке Государева было напряжение 220 вольт. Шайдурова с трудом затолкали в машину. Он сопротивлялся, как бешеный.

Именно в этот вечер Государев понял, что в Сочи действительно темные ночи. Подъехали к какому-то деревенскому дому в нескольких метрах от границы с Абхазией. И название у деревни подходящее — Веселое. Темно, как у негра в кармане. А тут ещё злая собака, выходит хозяйка, потом — хозяин. И наконец появляется сумка. Хозяин, передавая её Государеву, строго сказал: "Аккуратней! Там что-то хрупкое!"

Моросил дождь. Позже Государев скажет: я эту сумку держал, как двухнедельного младенца.

Если когда-нибудь я напишу мемуары, там будет и такая история. 30 сентября 1997 года. Я давно сижу в кабинете начальника МУРа В. Голованова. Два часа назад из аэропорта выехала машина, в которой едут Государев, Страдивари и Штайнер. Почему их так долго нет? Начальник МУРа то и дело смотрит в окно. Ну наконец-то, приехали.

И вот открывается дверь и входит начальник 9-го отдела В. Сорокин, а за ним — человек, которого я не знаю, но вижу, что он светится. Это и был Государев. Вот он открывает сумку, достает сверток, укутанный в детское одеяло и старые газеты. И, наконец, вот они, золотые львы Страдивари. Видимо, такое бывает раз в жизни. Я мысленно говорю Государеву, что это счастливый день. Что вся бешеная, очень трудная и никому не заметная работа уже позади, а то, что он сейчас держит в руках, похоже на звезду, которая чуть не упала. Это он не дал ей упасть.

А мы с вами никогда не умрем

Звоню в редакцию. К телефону подходит Холодов.

Я говорю: "Дима, умерла моя мама. Пожалуйста, передай…"

Он молчит, как будто не слышит. Потом произносит:

— А мы с вами, Ольга Олеговна, никогда не умрем. Значит, кто-то всегда будет помнить о наших родителях.

Четыре дня спустя я возвращаюсь с кладбища. Ноги не идут, нужно останавливать машину. Останавливаю. В машине тепло, даже уютно, водитель жует какой-то аппетитный кекс. И совпадение: в машине включено радио, и я сажусь на переднее сиденье под звуки песни, которую так любила моя мама:

Мари не может стряпать и стирать,

Зато умеет петь и танцевать…

Передают концерт по заявкам. И вдруг концерт прерывается, и ведущий говорит: только что нам сообщили о том, что убит Дмитрий Холодов, корреспондент "Московского комсомольца". Я говорю водителю: откройте, пожалуйста, мою сумку. Он смешно всплескивает руками: а чего сама, мол, не открываешь, опять пьяная дама попалась. Я продолжаю твердить свое про сумку. Он открывает, я показываю на удостоверение. Достает с опаской, открывает — и потом говорит: я понял, куда ехать. И привез в редакцию.

В наш коридор, по которому Дима нес свою смерть, я вошла два часа спустя. Все, кто шел навстречу, плакали. На вопросы никто не отвечал — не могли говорить.

Что случилось, я узнала от Леши Фомина, лицо которого было совершенно белым. Леша очень благожелательный, добрый и неагрессивный человек. То, что именно его видел Дима в последние минуты жизни, то, что именно он держал Диму на руках и старался дать ему последнее утешение, должно быть, неспроста.

Я долго старалась отыскать слово или образ, который дал бы мне исчерпывающее ощущение Димы. Есть люди, похожие на фанеру, есть люди, похожие на птиц, растения, музыкальные инструменты, — создатель заботится о том, чтобы каждый из нас носил при себе ключ от главного тайника и чтобы ключ этот висел на видном месте. Димин ключ мне в руки не давался. Его прекрасная улыбка золотистым облаком охватывает все реалии, все черты и черточки — нет, ключа не было. Слово "святой" для меня не Димино слово. Это про небожителей. А на земле жить труднее, чем на небе.

Наверное, многим из нас знакомо это чувство последних дней — мысли о нем, о его жизни и смерти проникали во все другие мысли. Вот я ходила и искала ключ. Должно быть, я надеялась, что, когда найду, наступит облегчение. Знала, что не наступит, но все же — не знала. И вдруг иду по Зарядью, смотрю себе под ноги и вижу лужицу. Не грязную городскую лужу, а весеннюю пригоршню воды, да, вот точно именно то, что называют вешней водой. И в этом ярком и чистом стеклышке — маленькая белая церковка. Сколь раз я мимо этой церковки ходила, не видела, что она такая. И вот её отражение не дрожит нисколько в этом весеннем зеркальце. Как редко-редко, да случается с храмом Покрова на Нерли. Он ведь стоит над водой, на берегу озера, и редко когда вода эта бывает совершенно недвижной. То ли сказками про водяных да про Аленушку навеяно, то ли правда время от времени мелькает в чистой водице будто чей-то светлый чубчик, не то улыбка чья-то. И я вдруг поняла про Диму: он был обезоруживающе чистым человеком.

Именно не сам был от этого беззащитным, а тебя делал таким — то есть оставлял без всякого оружия. И нападения, и защиты, равно не нужных.