Алекс Фишер - Сменяя маски

А достать поддельный паспорт мне очень хотелось, потому что он был заграничным, что означало безвизовый доступ в зону Шенгена. Времени на восстановление настоящего, как и на оформление документов, у меня не было.

Вопрос лишь в том, зачем мне ехать к Кристоферу в Австрию. Неужели я так сильно хочу увидеть человека, который ушел по-английски? Ушел в самый потрясающий момент, — когда мне угрожала опасность и нужна была помощь. Это ли не прозрачно говорит о том, что я ему не нужна? Но верить я в это не хотела. Было слишком больно признать такие очевидные вещи. Со временем я смирюсь с его отсутствием в моей жизни, и боль пройдет. Но сейчас мне хотелось его увидеть.

Глупые женские иллюзии. Лучше захлопнуть сердце сейчас. Оторвать и выкинуть, как говорится. Переболеть. Возможно, пару недель, возможно — месяцев, возможно — больше. Но не желать того, чему не быть.

Я поежилась. В камере было холодно, несмотря на довольно-таки теплое одеяло.

Я поджала под себя ноги, мечтая о теплой ванне или хотя бы о теплой постели. И о горячей отбивной с жареной картошкой, и о кружке капучино с корицей, над которой вьется легкий парок.

— Сука! — и в следующее мгновение меня к полу прижимает массивная туша.

Я инстинктивно взмахнула руками в запоздалой попытке оттолкнуть падающее тело. Но они наткнулись лишь на потную майку, а поджатые ноги пронзила сильная боль.

Я так и не поняла, что произошло. Лишь почувствовала, как по ногам струится что-то теплое, а потом увидела, как по полу растекается красная лужа крови.

В моей голове в этот момент появилось много нецензурных слов.

Двери камеры распахнулись, и в помещение ворвались люди с дубинками. Никто не бежал поднять мертвое тело с моих ног. Началась бойня. Милицейские неплохо орудовали дубинками, прикладываясь к головам женщин.

Раздались крики боли.

Я зажмурила глаза и закрыла уши руками.

Боже, где я?

Я не знаю, сколько это продолжалось.

Долго.

Вроде, мертвое тело убрали, но я так и не открыла глаза.

В камере стало тихо.

Слишком тихо.

Наконец, меня бесцеремонно подняли на ноги и пинками вытолкали за дверь. Проведя по коридорам, оставили в той самой комнате для допросов, в которой я была в самом начале.

Я остановилась не шевелясь. Я помнила, как отсюда выйти на улицу. Почему-то неожиданно резко в моей памяти всплыл каждый поворот.

Как я устала от этого!

Дверь с неприятным скрипом распахнулась, и в комнату для допросов вошел Дмитрий, бросив на меня короткий холодный взгляд и швырнув папку с бумагами на стол. Что-то мне подсказывало, что это мое дело, которое с нашей первой встречи стало больше в несколько раз.

— Присаживайтесь, что же вы, — безмятежно предложил он.

— Вы их убили? — спросила я, потому что тогда так и не осмелилась обернуться.

— Они были никому не нужным мусором. Не переживайте.

— И Анна? — почему-то ее судьба меня беспокоила больше, чем остальных.

— Подумайте о себе.

Я сглотнула, затравленно глядя в пол. Если он намерен меня сломать так же, как сломал Александра, то у него скоро это может получиться. Я была на пределе уже несколько дней.

— Где Кристофер? — спокойно спросил Альмов.

Я удивленно посмотрела на следователя.

— Вы ведь его узнали?

— Кого? — тупо спросила я.

— Присядьте, — Альмов снова указал на стул, приоткрыв папку.

Я повиновалась. Стул был холодным и жестким, совсем как ситуация, в которой я находилась.

— До жути дурацкое обстоятельство. Наш оперативник, — Дмитрий толкнул ко мне фотографию. — Находится в отпуске с двадцать четвертого декабря. С женой полетел отдыхать к морю. Но это не помешало ему забрать ячейку с ключами и, якобы, отнести их в отдел улик. А вот этот человек, — следователь достал другую фотографию и швырнул мне, — очень сильно на него похож. В маске омоновца так и вообще брат-близнец. Но наш работник единственный ребенок в семье. А у Кристофера была сестра.

Я тупо разглядывала фотографии. Не так-то сильно они и похожи друг на друга. Типажи, скорее всего. У работника милиции были осунувшиеся плечи, менее ухоженная кожа лица и огня в глазах не было. Потрепала его жизнь, видимо. Ну а Кристофер следил за собой. Бассейны, спортзалы, витамины сделали свое дело. Он выглядел моложе и бодрее. И в нем было больше желания, мотивации. Об этом говорил выраженный волевой подбородок. Я и не замечала, что у него он такой четкий. И скорее всего, если этих мужчин поставить рядом, я нашла бы тысячу отличий.

Как я могла их спутать несколько дней назад?

Это было несколько дней назад?

— Вы ничего не хотите мне сказать?! — стукнул ладонями по столешнице Альмов, и я вздрогнула, переведя взгляд на него, а заодно и оторвавшись от своих размышлений.

— На вас что, всех собак спустили? — спросила я устало, снова перейдя на «вы».

— Вы узнали его. Иначе почему у вас так вытянулось лицо, когда мы были в офисе?

— Понятия не имею, о чем вы.

Мне говорили когда-то, что я не умею блефовать. Что все мои эмоции написаны у меня на лице. Оставалось надеяться, что сейчас они не так ярко выражены из-за усталости.

— Кристина, вы умная женщина, — после глубокого вздоха произнес следователь. — И вы прекрасно понимаете, что вам спасибо некому будет сказать за то, что вы занимаетесь укрывательством вора. Вы делаете хуже только себе.

— Я не знаю, где он, — безразлично произнесла я.

— Я могу повесить на вас многое. И заслуженное и не очень. Тех женщин не убили, но для многих это было бы милостью. Многие из них уже давно здесь. Я не думаю, что вы хотели бы к ним присоединиться.

— Мы что, в средневековье или во времена инквизиции живем? Что вы себе позволяете?! — не выдержала я.

— Пытки всегда развязывали язык, — мужчина философски приоткрыл первую станицу досье, якобы увлеченно во что-то вчитываясь.

— Человек просто не хочет испытывать боль. Он готов признаться в чем угодно, только бы избавиться от нее.

— Вот именно, — злорадно произнес он, что заставило мое сердце сжаться.

Моя милиция меня бережет.

— Тебе ведь нужно это, — и Дмитрий толкнул по столу мой поддельный паспорт. — Меняю его на твое признание.

— А я меняю его на теплую одежду.

В следующее мгновение Дмитрий вскочил, через долю секунды оказался рядом со мной и надавил большим пальцем в уже начавшую затягиваться рану на моей ключице со словами:

— Не наглей!

Но его слова утонули в моем крике.

— Где Крис?

Он отпустил меня, а я снова готова была отгрызть свою левую руку. Боль пульсирующим ритмом отдавалась до кисти, в шее и голове. Свалившись со стула на колени, я схватилась за открытую рану правой рукой, в то время как Альмов аристократично вытирал палец от моей крови носовым платком.