Анна Данилова - Грех и немножко нежно

— Что? Жениться на вас… на тебе? Да нет, конечно… Я ужасно рад, что ты сейчас здесь. Нет, ты не подумай, я все понимаю, что происходит… Да и ты тоже понимаешь. Страх… Он такой… опасный, что ли. Но когда ты рядом, мне не страшно. Я ужасно рад, повторяю, что ты здесь. К тому же мы не чужие. Сама понимаешь, о чем я. Да и не только в этом дело. Ты сколько раз приходила ко мне… Признаюсь, я вел себя по отношению к тебе не очень-то… Но это не со зла…

Она слушала его, уже разбивая яйца на сковороду с шипящим маслом.

— Просто я никак не мог представить себе брак. Брак… Такое слово… Вот просто не мог представить себе, что рядом со мной еще кто-то живет. Нет, я не к тому, что боюсь женщин или что-нибудь такое… Нет! Женщины приходят, но потом уходят, это все понятно. Но чтобы жить тут, у меня… Как спать с женщиной? Может, будет тесно и я нечаянно ее толкну коленом или локтем… Вот такие глупости лезли в голову, когда я смотрел на тебя и представлял себя твоим мужем.

— Так ты все-таки представлял меня здесь, у тебя? — от счастья ей хотелось заплакать. Или же она просто перенервничала. В любом случае тут, на просторной кухне Ланга, она чувствовала себя спокойно.

— Конечно, представлял. Ту еду, что ты приносила, я потом съедал, и мне казалось тогда, что это просто немыслимо, невозможно, чтобы мне вот так каждый день кто-нибудь готовил такие вкусности… Что это какой-то незаслуженный разврат.

— Значит, ты не жалеешь…

— Нет-нет… Ты ведь уже, наверное, поняла, что со мной не просто. Может, только таким вот странным, шоковым способом меня и можно было заставить жениться… И пусть тебя не смущает это слово «заставить». Это в хорошем смысле. Вот детей тоже заставляют выпить лекарство, и тоже в хорошем смысле. Для их же блага. Словом, я воспринимаю создавшуюся ситуацию именно так! И я рад, нет, честно, рад, что ты здесь, со мной…

Он достал из холодильника бутылку водки и разлил по рюмкам.

— Пока ты готовишь, может, выпьем? Для храбрости. Ну и для того, чтобы мне окончательно расслабиться. А потом, когда накроешь на стол, выпьем уже за нас.

Она с удовольствием выпила с ним.

Ай да Юрий Михайлович! Его было просто не узнать. Получается, что она на самом деле его практически не знала! А что, если он милый, приятный в общении? Это с виду он такой сухой и даже колючий, а может, когда расслабится, когда привыкнет к ней или вообще полюбит, то у них сложится прекрасная семья?

Кира разложила полыхающую жаром яичницу по тарелкам, поставила салатницу, полную помидоров и красного сладкого перца в центр стола, попросила Ланга нарезать хлеб. Чем не семейный ужин?

Позже, глубокой ночью, когда они оба, уставшие от свалившихся на них событий и впечатлений, легли наконец спать, Ланг, охваченный не свойственным ему порывом обрести покой и умиротворение, прижавшись к женскому телу, закрыл глаза и замер, прислушиваясь к своим ощущениям. Кира была теплая, мягкая и большая. Как мама.

И он впервые за многие годы почувствовал себя совершенно защищенным.

«1957 год. Вот как родила твою бабушку, Катрин, нашу маму, так родами и умерла. Ее отец Петр не выдержал такого удара, говорят, он очень уж любил свою единственную дочку, и тоже умер. Но незадолго до смерти спрятал все свое золото (а он был богатым человеком, держал когда-то две мельницы, три пекарни и одну кофейню) в склепе, по слухам как раз под каменным гробом Марты…»

Музейный человечек был таким противным, что Маша сразу же окрестила его про себя Циннобером. А уж мнения о себе был высоченного. Музейная крыса. Уродец. И вот с ним ей предстояло поговорить о семье Краушенбахов, о Марте, похороненной в родовом склепе, под гробом которой ее отец закопал золото, причем таким образом построить свой разговор, чтобы не особо и раскрываться. Кто знает, может, он успеет раньше ее воспользоваться ее историей, сам сможет разыскать клад и украсть его!

Зульштат — город небольшой, а потому и найти что-то в его архивах, по мнению Маши, было не так-то сложно. И помочь ей в поисках нужного склепа мог, конечно, только человек сведущий, вот такой вот Циннобер.

Строго придерживаясь принципа никогда не готовиться к важному разговору, а полностью положиться на судьбу, на случай, Маша наговорила ему что-то о своем желании узнать больше о своей семье, найти семейный склеп, и теперь, когда она вывалила все это ему на голову, ей оставалось только ждать, когда же этот Циннобер приведет ее к склепу Краушенбахов.

Оказалось, что Циннобер не так-то прост, больше того, он положил на нее глаз! Ей бы расхохотаться ему в лицо, когда он пригласил ее к себе поужинать, но тогда можно было бы испортить все дело. Поэтому она сдержалась, хотя и выразила свое недовольство в тот момент, когда он предложил ей в обмен на информацию ужин в его доме. Да что он может ей сделать, этот уродец? Изнасиловать? Вряд ли. Слишком хлипкий какой-то, несерьезный. Ну, поужинает она с ним, выпьет. В крайнем случае даст себя поцеловать. Не такая уж высокая плата за возможность увидеть семейный склеп, набитый золотом, своими глазами.

Маше и до этого приходилось иметь дело с разными мужчинами. Чаще всего она делала это по своей воле, то есть руководствуясь своим желанием. Иногда ее склоняли к этому, когда она бывала в сильном подпитии или под кайфом. Реже она отдавалась мужчинам, когда ей было что-то нужно от них. Список этих нужных любовников был небольшим и состоял в основном из преподавателей университета, где она училась на филфаке, да друзей ее отца, делавших ей дорогие подарки и помогавших в каких-то ее делах, проблемах. Такой легкости в отношениях с мужчинами ее научила одна подруга, крайне неразборчивая особа, для которой секс являлся необходимостью, без чего она просто жить не могла. Маша попала под ее влияние лет в пятнадцать и научилась у нее помимо всего прочего главному — оправданию своих грязноватых поступков и связей.

Подругу звали Марина Валеева, она тоже училась на филфаке, но только, в отличие от Маши, она считала себя личностью творческой, неординарной. Она писала неплохие стихи, новеллы, рисовала картины, расписывала акрилом стены, путешествовала автостопом по России и Европе, словом, жила так, как ей хотелось, получая от жизни максимум удовольствия.

Взяла Маша от Марины и еще одно ее свойство, которое на самом деле сильно помогало ей в жизни: скрытность, умение держать язык за зубами. Парадокс. Зная все, казалось бы, о Марине, то, что было на поверхности, что она видела своими глазами, Маша, однако, не знала, чем жила и дышала Марина в глубине души. Мужчины, картины и стихи — все это было на поверхности. А вот что питало Марину, где она черпала свои силы и желания, энергию и жизнелюбие, все это оставалось скрытым от посторонних глаз.