Мария Дубинина - Джон Найтингейл. Истории о потустороннем.

— Я Вас не понимаю. Месье Бенар сидел на полу с совершенно потерянным видом.

— Нет, понимаете. Кто жил внутри хрустального шара? Откуда Вы его взяли и зачем натравляли на людей?

— Вы не поймете…

— Пойму. Мы с минуту смотрели друг на друга, и, наконец, он решился:

— Я привез его из Шотландии. Мне продал кулон один старик. Он утверждал, что в нем сокрыт секрет вечной жизни. Я ему, конечно, не поверил, но кулон купил, он как раз подходил для моей работы.

А потом мне явился… явилось это существо, броллахан. Мы заключили сделку. Он обещал подарить мне бессмертие. Понимаете?

Вечную жизнь!

— А вы в свою очередь безжалостно распоряжались чужими жизнями?

— Они все равно умрут, а я нет! Скрипнула дверь. Прибыла полиция.

— Вы безумец, Бенар. Безумец и убийца.

— Вы не докажете!

— Доказывать буду не я. Прощайте. На меня волной накатила усталость и безразличие. Я не был готов к такому итогу, я не готов к такой жизни, полной сверхъестественного. Я не раз уже рисковал собственной жизнью, но чужой… Чужой никогда. Судьба смилостивилась, и Чарльз и Амалия остались живы. Мое призвание — спасать людей от физических недугов, а не от душевных и уж тем более не от угрозы со стороны призраков, вампиров и иной нечисти. В который раз задумываюсь я, за что заслужил подобное проклятие. И вновь не нахожу ответов.

— Вам бы отдохнуть, — посоветовала мадам Деларош, — Съездили бы к старшей сестре, той, что вышла за датчанина. Говорят, северный воздух полезен для здоровья.

— За шведа, мадам. Крисси вышла за шведа. Спасибо за заботу. Экономка тихо закрыла за собой дверь, и я остался один на один с дневником, которому доверял все свои тайны. «Поль Бенар был осужден и приговорен к казни через повешение. Приговор был исполнен на рассвете…» Рука у меня дрогнула, и на месте даты расплылось чернильное пятно. На сегодня хватит. Мне действительно стоит отдохнуть. Но стоило мне потушить свечу, как перед глазами засверкал хрустальный шарик и тихий голос произнес «Засыпайте, Джон, я о Вас позабочусь…»

В это утро в мой сон прокрался аромат свежей хвои. Я блаженно зажмурился и втянул носом чудный запах, прежде чем решительно откинуть одеяло. Наступил один из самых волшебных дней в году — Сочельник, последние 24 часа перед Рождеством. Улицы Лондона волшебным образом украсились еловыми лапами, лентами, бумажными гирляндами и свежевыпавшим снегом. Дети играли в снежки, лепили возле заборов нелепые, но смешные фигуры, смеялись и распевали рождественские гимны. Когда я был ребенком, вел себя точно так же, и, если бы мог, и сейчас присоединился бы к веселой кутерьме. Мадам Деларош не теряла времени даром и уже распорядилась установить в маленькой гостиной пушистую елку и занималась тем, что развешивала на ней игрушки и конфеты.

— Доброе утро, мистер Джон! Не желаете присоединиться? Я решил, что никогда не поздно вновь ощутить себя мальчишкой, и с радостью принял предложение. Стеклянные шары и шишки сверкали в лучах солнца как драгоценные. Я любовался ими, потеряв счет времени, а меж тем сегодня мне предстояло выполнить много важных дел, если, конечно, я не планировал заниматься ими на Рождество. Завтракал я в одиночестве — мадам Деларош попросила разрешения отлучиться на рынок, купить подарки для своих многочисленных племянников и племянниц. Мне бы тоже стоило об этом позаботиться. Хоть толпы родственников у меня и не наблюдалось, Рождество на то и Рождество, светлый праздник, когда хочется делать приятное всем людям. После скромной трапезы я облачился в теплое пальто, повязал шарф, надвинул шляпу на лоб, подхватил в одну руку трость, а в другую — медицинский саквояж и отправился навестить нескольких своих пациентов. На Дауни-стрит толпился народ. Обилие магазинов привлекало людей, еще не успевших приобрести подарки для друзей и родных.

Яркие вывески невольно привлекали взгляд.

— Доктор Найтингейл! — полный круглолицый мужчина по ту сторону стеклянной витрины помахал мне рукой. Слова доносились нечетко, из-за преграды, — Доктор, заходите, не стесняйтесь! Я пригляделся и узнал Шона О'Брайена. Старый ирландец лечился у меня от болезни желудка, причина которой, что не секрет, крылась в любви О'Брайена к жирной вредной пище. Шон держал галантерею, где при желании можно было найти все, что душе угодно. Маленький рай для женщин. Шляпки, зонтики, фурнитура, перья, перчатки, шпильки, недорогая, но элегантная бижутерия, сумочки, кошельки и косметика. Все это великолепие никак не вязалось с одутловатым, лысым О'Брайеном, но дело свое он знал и любил.

— Выбирайте, доктор, для Вас скидка. Двадцать процентов, — он поймал мой взгляд и утробно хохотнул, — Тридцать процентов.

Любая девушка душу продаст за эти безделицы. Подарки для Ханны и Маргарет, моей младшей сестры, я приготовил, как водится, заранее. Шон нахваливал ассортимент, и мне подумалось, что есть еще пара прекрасных дам, для которых мне не жалко никаких денег. Продавец помог мне красиво упаковать мои покупки, и мы разошлись, довольные друг другом. До вечера оставалось достаточно времени, я побродил по городу, посмотрел на огромную елку на площади, послушал замерзшего, но улыбающегося скрипача в парке. Одним словом, сделал все, чтобы оттянуть возвращение домой. И тому имелась причина, весьма, на мой взгляд, весомая. Неугомонная Ханна уговорила мужа провести вечер в театре на премьере нового спектакля «Веселая вдова».

Генри отличался многими достоинствами и имел массу разнообразных увлечений, но так сложилось, что искусство театра в этот перечень не входило. То ли мужская солидарность, то ли привычка потакать прихотям любимой сестренки, а может, и все вместе, заставили меня принять приглашение, несмотря на то, что, к слову, и сам я не являлся поклонником Мельпомены. Однако сказанного не воротишь, а, давши слово, я не привык его нарушать. Вечер наступал с пугающей быстротой. Из окна своего кабинета я наблюдал за тем, как сумерки опускаются на узкие улочки и круглые площади белесым туманом, который, я живо себе представлял, пах дымом, затхлым воздухом с Темзы и чем-то еще, что неуловимо напоминает о скором Рождестве.

— Мистер Джон! — звонко крикнула с первого этажа экономка, — Вы просили напомнить, уже девятнадцать часов! Я вздрогнул. Сумеркам понадобилось всего несколько секунд, чтобы окончательно сгуститься. Но, безусловно, это был лишь обман зрения. Наемный экипаж довез меня до здания театра. Храм искусств блистал в свете газовых фонарей и возвышался над площадью и надо мной в частности подобно волшебному дворцу из старой сказки.

Наверное, именно в тот момент я впервые ощутил острое одиночество, желание обрести свою Прекрасную Принцессу. Залитое светом фойе встретило меня гулом голосов, шорохом одежд и бумажных программок. В глазах сразу зарябило от ярких нарядов дам, так контрастирующих с черно-белым лоском их кавалеров. Я безумно давно не бывал в обществе и испытал облегчение от того, что мой видавший виды, но тщательно почищенный мадам Деларош смокинг вкупе с галстуком-бабочкой не привлекал к себе ненужного внимания. Мы с Генри обменялись крепким, истинно дружеским, рукопожатием, а Ханна сердечно поцеловала меня в щеку: