Антти Туомайнен - Шахта

– Помните ли несчастный случай недельной давности, когда умер один из членов правления? – спросила она, когда мы начали подниматься в горку.

– Да.

– Мы потеряли еще одного члена высшего руководства – Алана Стилсона.

– Что случилось?

– Не знаю, точнее, знаю одну вещь: сначала все говорили о сердечном приступе, но криминальная полиция видит связь между смертью Стилсона и несчастным случаем с Кармио. Тот уже не производит впечатление такового.

Я сделал глубокий вздох.

– Если криминальная полиция…

– Именно, – вставила она.

– Надо все выяснить, – сказал я.

– Надеюсь.

– У вас есть какие-нибудь предположения?

– Угрозы поступали регулярно и много лет подряд. Был даже момент, когда правление обсуждало их всерьез.

– Какого рода угрозы?

– Расправы.

– Скорее, я имею в виду, кто или что угрожало вам?

– Думаю, наиболее серьезные угрозы были связаны с экологией. Мне тоже угрожали в духе: «Если продолжите уничтожать природу, мы уничтожим вас».

– Вам удалось хоть кого-нибудь вывести на чистую воду?

– Нет, – ответила Харьюкангас, но тут же поправилась: – Как-то нам сообщили название группы: «Черное крыло», уж не помню, оба слова с заглавной или только одно. Название ничего не значит, его нет ни в одном реестре, оно никому не известно.

Мы поднялись на гору, вышли к теннисным кортам. За ними виднелась парковка, на ней – одиноко стоящая «Шкода Октавиа».

– Телефон отдам, – сказала она, не глядя в мою сторону, – а вот довозить не буду, это надо еще заслужить.

Работал до половины десятого. Обзвонил всех журналистов газеты, пытаясь и так и эдак выяснить имя и номер телефона кого-нибудь из криминальной полиции, кто мог бы хоть немного пролить свет. Каждый, с кем я общался, сразу чуял, что это неспроста. Наконец дали номер.

Старший констебль убойного отдела Халонен сразу же перевел разговор на меня: откуда такая мысль, когда и чего, кто посоветовал связаться с ним? Пока разговор не перешел в полноценный допрос, я решил его закончить. В конце знал не больше, чем в начале.

Часть бумаг Лехтинена была в коробке у меня под столом. Основную массу хранил дома на кухне в нижнем шкафу. Я взял первую попавшуюся стопку, начал перелистывать. Понял, что слишком устал.

Пожелал Похьянхеймо и Ханникайнену – они еще оставались в редакции – поскорей вернуться домой к семьям. Прошел пару сотен метров по морозу и под снегом до станции метро. Под козырьком цыгане-побирушки в ободранной одежде заедали свое несчастье дешевой булкой из «Макдоналдса». Несколько на редкость молодых наркоманов в модных кроссовках и джинсах, с фирменными рюкзаками пререкались друг с другом, спрятавшись под уродливым стеклянным входом в подземку. В гордом одиночестве спустился по эскалатору. Когда подъехал поезд, я сообразил, что от Паулины не получил за день ни весточки. На станции «Херттониеми» пересел на автобус и начал петлять по темным улочкам в сторону дома.

Ничто не указывало на то, что домой возвращается журналист-герой.

Нашел Паулину на кухне.

– Как Элла?

– Хорошо, – ответила она, стуча по клавиатуре.

– Ты прочитала статью?

– Не успела еще. Мне пришлось в жуткой спешке готовить ей завтрак сразу же после того, как я перебинтовала Элле руку.

Мы посмотрели друг на друга. Не слишком ласково. Достал из холодильника пакет черничного киселя, налил стакан и уселся напротив Паулины. Она оторвала глаза от экрана, стянула резинку с хвоста и, качнув головой, разметала волосы.

– Мы спешили, – сказала Паулина. – Вообще-то тебе стоило хотя бы предупредить, что ты уйдешь так рано. У меня чуть все не пошло наперекосяк – мне нужно было успеть на собеседование.

– На собеседование? – спросил я и тут же понял, что сглупил.

– Ты не помнишь.

Я не помнил, а сейчас вспомнил. Собеседование с потенциальным работодателем, Паулина же так волновалась по этому поводу много недель подряд.

– Слушай, извини, – включился я. – Это мое…

– Вот именно – твое.

– Все так быстро.

– Для тебя.

На дне стакана оставалась еще капелька киселя – точно свернувшаяся кровь. Не знаю, почему именно такая ассоциация.

– Ты, все ты, все ты…

Я просто разбит от усталости. Уже поздно. Я совершил ошибку, и теперь это гложет, кроме всего прочего. Паулина резким движением завязала хвост.

– Как прошло собеседование? – попытался было я.

– Иди ты на хрен, – произнесла Паулина тихим голосом, но так, что сомнений не оставалось.

Она откинулась на стуле и скрестила руки на груди: такого взгляда, как сейчас, я никогда не ощущал.

– Ладно, но учти, это не я прекратил попытки, – сказал я.

– Какие еще попытки? Домогаться меня? Так ведь ты и это прекратил!

– Были причины, – бросил я слишком поспешно. Слова шлепнулись об стол, оставив на нем безобразный след необдуманного поступка.

– Буду знать. Но жалеть мне особо не о чем.

– Еще что скажешь?

Паулина пожала плечами.

– Вдобавок к тому, что ты в постели так себе? Еще пара моментов: твое дыхание воняет гнилой капустой и тухлой рыбой. С тобой нельзя и минуты поговорить без того, чтобы ты не переключился на себя и свои достижения, которых, кстати сказать, куда меньше, чем тебе кажется.

– Тогда какого же хрена ты со мной живешь?

– Спросим иначе: какого хрена ты здесь живешь? Тебя же не интересует никто, кроме себя, любимого. Твой ребенок повреждает руку, у твоей женщины самое главное собеседование в жизни, нужно решить, кто отведет дочь в сад и кто заберет, – практические вопросы. Тебе же все это не интересно.

– Интересно, но…

– И ведь, но. И поэтому, но. Кстати, но. Если только, но, но, но.

– Твою мать! – рыкнул я, нервно двинув стаканом. Кисель нарисовал кровавую черту. – С меня хватит.

– Вот именно. Будешь спать в гостиной.

Я не собирался спать в гостиной. Пошел в прихожую, оделся, закинул сумку и хлопнул дверью. Пошел на автобусную остановку и просмотрел расписание. Прогулялся до следующей. Шел редкий снег большими хлопьями, мороз отполировал дорогу. Подошел автобус, я доехал на нем до редакции. Ханникайнен все еще работал. Он поднял голову, но вряд ли увидел меня по-настоящему.

Я включил компьютер, хоть знал, что незачем: ни писать, ни думать уже не получалось. Выключил, пошел на улицу в сторону центра. Перед Длинным мостом спросил себя, куда иду. Ответить не смог. Главное – идти, куда иду. Свернул и пошел по набережной. Снег летел прямо в море и исчезал в волнах. Деревья стояли голые, словно окаменевшие. На другой стороне залива Мусталахти – мрачная темнота парка Кайсаниеми, а над ним – городские огни, холодный и чистый ночной воздух. Впереди виднелась оконечность острова Силтасаари, до нее оставалось несколько десятков метров.