Андрей Воронин - Жди меня

Пан Кшиштоф с силой провел ладонью по лицу, собирая с него дождевые капли. Невооруженным глазом было видно, как он борется с паникой, загоняя ее обратно в самый дальний уголок мозга. Лакассаню очень не понравилось, что ладонь, которой Огинский провел по своему лицу, заметно дрожала. Он знал, что имеет дело с отпетым мошенником и трусом, каких мало, но сейчас, когда речь шла не об отряде неприятельских кавалеристов, а всего-навсего о безоружной девице, почти ребенке, он никак не мог понять, что повергает Огинского в такой, почти мистический, ужас. Впрочем, это непонимание, скорее всего, означало лишь то, что ему, Виктору Лакассаню, далеко не все было известно.

- Скажите, Лакассань, - взяв, наконец, себя в руки, заговорил пан Кшиштоф, - что вам известно о моем последнем задании?

- Очень немногое, - пожав плечами, ответил француз. - Маршал не счел необходимым посвящать меня в подробности. Я знаю только, что задание касалось какой-то иконы, и что вы его благополучно провалили.

- О, нет! - горячо воскликнул пан Кшиштоф. - Его провалил не я... Я добыл икону в бою. Охрана была перебита вся, до последнего человека, бандиты, которые мне помогали, тоже погибли. Никто обо мне не знал, все было разыграно, как по нотам. Я вез икону маршалу, но по дороге волею случая споткнулся об эту... эту... в общем, о княжну Марию Вязмитинову. Пусть вас не обманывают ее манеры и внешность, Лакассань. Вы сидите верхом на бочке с порохом, и фитиль уже подожжен. Бабах! - Он изобразил руками взрыв. - И вот вы уже на небесах беседуете со святым Петром о смысле жизни, так и не успев понять, что, собственно, с вами произошло. Бог мой! воскликнул он, схватившись обеими руками за голову. - Я думал, я был почти уверен, что она погибла! Какая трагическая ошибка! Какая злая ирония судьбы - встретить ее на балу в этом захолустном городишке!

- Поделом вам, - процедил сквозь зубы Лакассань. - Будете знать, как шляться по балам, тупица. Вы что же, и впрямь решили, что находитесь в отпуску? Говорите быстро, что произошло. Я должен знать, в каком состоянии находятся дела.

- Я понятия не имею, в каком состоянии находятся дела, - раздраженно прошептал пан Кшиштоф. - Она внезапно возникла передо мной в толпе, бледная, как сама смерть... Я как раз закончил танцевать мазурку с одной из этих ужасных княжон Зеленских... черт, эта корова оттоптала мне все ноги! А потом я вдруг увидел ее и понял, что погиб. Я не знаю, что она намерена делать. Она приказала следовать за ней сюда, и я не посмел ослушаться. Она сказала, что должна со мной поговорить... Матка боска, что же теперь будет?

- Тише, животное, - прошипел француз. - Только попробуйте закатить истерику! Я вам живо вышибу мозги и скажу, что так и было. Что вы дрожите? Нас здесь двое сильных, вооруженных мужчин... вы ведь вооружены, не так ли? Она не знает, что мы союзники, и в этом наше преимущество. Не представляю, чем она вас так запугала, но мне она по-прежнему не кажется ни опасной, ни даже чересчур проницательной. Обыкновенная девчонка голубых кровей, гордячка и неженка, ничего не понимающая в жизни. Она поверит всему, что вы ей скажете... а вы уж постарайтесь, чтобы ваше вранье прозвучало как можно более правдоподобно. Да, и еще. Запомните: меня зовут Эжен Мерсье, я учитель танцев...

- Матка боска, - сказал пан Кшиштоф. - Вы бы еще назвались арапом Петра Великого!

- Тише, болван, она идет! В кресло! И уберите это постное выражение лица! Улыбайтесь!

Пан Кшиштоф послушно опустился в кресло у камина. Лакассань сунул ему в руку свой бокал, долил его доверху вином и едва успел юркнуть в другое кресло, как вошла княжна.

Мужчины встали. Мария Андреевна действительно успела переодеться и привести в порядок прическу. На ней было простое домашнее платье черного цвета - в знак траура по деду, надо полагать, - которое выгодно подчеркивало ее тоненькую стройную фигуру и оттеняло здоровый цвет молодой кожи. Княжна была прелестна, хотя румянец все еще не до конца вернулся на ее щеки, а уголки губ предательски подрагивали. Глаза ее блестели лихорадочным блеском, а тонкие пальцы рук комкали концы наброшенной на плечи черной шали.

- Садитесь, господа, - негромко сказала княжна. Голос ее звучал ровно, но было хорошо заметно, что это стоило ей немалых усилий. - Давайте обойдемся без церемоний. Вы уже познакомились? Надеюсь, вы простите меня за некоторые отступления от этикета, которые я себе невольно позволила...

- Что вы, сударыня! Как можно! - наперебой воскликнули Огинский и Лакассань, продолжая стоять несмотря на предложение княжны.

Лакассань придвинул Марии Андреевне кресло, и она, благодарно кивнув, уселась, продолжая терзать свою шаль. Лишь после этого мужчины вновь заняли свои места.

- Мария Андреевна, - произнес пан Кшиштоф своим хорошо поставленным актерским баритоном, - я не могу подобрать слова, чтобы выразить радость, которую испытал, увидев вас живой и здоровой. Это такое невероятное счастье! Ведь я вас, признаться, давно похоронил. Езус-Мария, какая неожиданная и радостная встреча!

Лакассань наградил его за это одобрительным взглядом. Он больше не испытывал волнения - ему было интересно, как его напарник будет выворачиваться из этой ситуации. Виктор Лакассань, в отличие от Огинского, редко чего-нибудь боялся. Теперь же, по его мнению, бояться было и вовсе нечего. Княжна была у них в руках, и в самом крайнем случае ее можно было бы просто убить. На дворе стояла ненастная осенняя ночь; расследование, а точнее, тот цирк уродов, который в этой глуши именовался расследованием, могло бы начаться не раньше утра, а до утра они успели бы уже очень далеко уехать...

- Признаться, - сказала княжна, - я тоже вас похоронила... Более того, вы покинули меня при столь странных обстоятельствах...

Ну, конечно, подумал Лакассань. Конечно, он наверняка покинул ее при весьма странных обстоятельствах. Например, украл что-нибудь и сбежал, пока она спала. Готов спорить на что угодно, что так оно и было. И после этого он жалуется на судьбу! Жалкий недоумок, трус, неудачник...

- О! - поспешно перебил княжну Огинский. - Я все могу объяснить. Я часто представлял себе потом, как все это должно было выглядеть в ваших глазах, когда вы проснулись и не обнаружили ни меня, ни иконы...

- Ни слова об иконе, - быстро и твердо сказала княжна, бросив короткий взгляд в сторону Лакассаня.

Так и есть, подумал Лакассань. Украл и смылся. Вот идиот! А девчонка умна. И характер у нее - кремень. А главное и, пожалуй, самое неприятное это то, что, несмотря на все мои ухищрения, до конца она мне все-таки не доверяет.

- Простите, принцесса, - привстав, вмешался он, - но мне кажется, что я здесь лишний.

- Останьтесь, господин Мерсье, - приказала княжна, и француз послушно опустился в кресло, поскольку это были именно те слова, которых он ожидал от хозяйки. - Итак, - продолжала княжна, обернувшись к Огинскому, - я готова вас выслушать, пан Кшиштоф.