Андрей Воронин - Жди меня

Вырвав кинжал из раны, Лакассань снова вонзил его в тело противника. Сторож, уже открывший рот, чтобы позвать на помощь, дернулся, застонал и обмяк. Лакассань еще трижды ударил его кинжалом и лишь после этого, тяжело дыша, поднялся с земли. "Мерд", - пробормотал он, имея в виду своего поверженного противника, и прислушался.

Во дворе по-прежнему было тихо. Лакассань вытер лезвие кинжала об одежду сторожа и, подхватив беднягу под мышки, отволок его в темный угол за дровяным сараем. После этого он вернулся к месту схватки, отыскал свою извалявшуюся в грязи шляпу, кое-как отряхнул ее и нахлобучил на голову. "Мерд", - повторил он, стряхивая с одежды липкую мокрую грязь.

С окном кухни пришлось повозиться, но в конце концов просунутое в щель лезвие кинжала все-таки подцепило задвижку. Негромко лязгнул металл, и Лакассань осторожно потянул на себя освободившуюся створку. Проникнув в темную кухню, француз прикрыл за собой окно и скользящим шагом двинулся вперед.

По пути ему никто не встретился: в доме графа Бухвостова ложились рано. Поднимаясь по лестнице, что вела на второй этаж, где находились покои графа, Лакассань думал о том, что жизнь у него, в сущности, собачья. "Если хочешь, чтобы что-то было сделано хорошо, сделай это сам..." Истина эта была не нова для Виктора Лакассаня, но едва ли не впервые в жизни он не имел права выбора. Хорошо ли, плохо ли, но с таким простым делом, как убийство одинокого старика-графа, мог справиться любой дилетант. Это дело вовсе не требовало вмешательства специалиста столь высокой квалификации, каким по праву считал себя капитан Лакассань. Но жестокая ирония судьбы заключалась в том, что он не мог никого нанять просто потому, что был французом. Подогретый войной патриотизм местного населения был для него непреодолимой преградой, и если он хотел что-то сделать - неважно, хорошо или плохо, - ему поневоле приходилось делать это самому.

Почти не скрываясь, Лакассань прошагал по коридору второго этажа и вошел в спальню графа, откуда доносился густой храп. Плохо смазанные дверные петли протяжно заскрипели, но на фоне производимого спящим графом адского шума этот звук был едва различим. Француз немного постоял на пороге, давая глазам привыкнуть к темноте, и вскоре разобрал смутные очертания обширной кровати под бархатным балдахином и лежавшего на ней толстяка в ночной рубашке и колпаке. Граф спал, распростершись на спине, его огромное брюхо, казавшееся еще больше из-за покрывавшей его пуховой перины, размеренно поднималось и опускалось. Лакассань на цыпочках приблизился к кровати и занес над головой длинное узкое лезвие кинжала. Один точный удар, подумал он, и львиная доля моих проблем исчезнет сама собой...

В коридоре вдруг послышались осторожные шаги. Лакассань замер, прислушиваясь. Шаги приближались, и вместе с ними приближалось, становясь все ярче с каждым шагом, размытое сияние свечи, которая, как помнилось Лакассаню, раньше горела на лестничной площадке. Сюда кто-то шел, и Лакассань, проклиная собственную беспечность, метнулся в первое попавшееся укрытие - в темный угол за балдахином. С большим опозданием он понял, что охрана в доме графа организована гораздо лучше, чем казалось со стороны. Видимо, кто-то обнаружил трупы собаки и сторожа и, не поднимая раньше времени переполоха, решил проверить, все ли в порядке с графом.

Вскоре дверь со скрипом приоткрылась, и вместе с сиянием свечи в щель проникло блестящее дуло пистолета. Вслед за пистолетом в комнату протиснулся какой-то высокий и широкоплечий человек. Лицо его скрывали широкие поля шляпы и поднятый ворот плаща, в одной руке горела свеча, в другой был пистолет. Осветив постель, человек удовлетворенно кивнул и принялся заталкивать пистолет под плащ. Лучшего момента могло не представиться, и Лакассань, на ходу замахиваясь кинжалом, выскочил из своего укрытия.

Реакция у незнакомца в шляпе оказалась отменной. Он резко вскинул руку навстречу стремительно опускавшемуся кинжалу и парировал удар подсвечником - скорее благодаря слепому везению, чем своему мастерству фехтовальщика. Свеча вылетела из подсвечника и, упав на ковер, погасла. Удар оказался так силен, что Лакассань, не ожидавший от противника подобной прыти, выпустил кинжал из руки, и тот с глухим стуком отлетел куда-то в сторону. В следующее мгновение Лакассань перехватил сжимавшую тяжелый подсвечник руку, чудом предугадав и вовремя предотвратив удар, который запросто мог раскроить ему череп.

Несколько секунд они боролись, раскачиваясь на одном месте и шумно дыша друг другу в лицо. Затем Лакассань сделал подножку, но его невидимый противник успел вцепиться ему в одежду, и оба рухнули на пол, с грохотом повалив что-то металлическое - не то канделябр, не то какие-то рыцарские доспехи, не то обыкновенный самовар. Что бы это ни было, гром и лязг получился несусветный.

Доносившийся с кровати раскатистый храп мгновенно прекратился. Граф Бухвостов рывком сел на постели.

- Что?.. Кто?.. Кто здесь?! - закричал он испуганно и очень громко.

Лакассань зарычал от досады и что было сил лягнул своего соперника ногой. Мертвая хватка, которой тот сжимал отвороты его плаща, несколько ослабла, и тогда Лакассань, по-бычьи пригнув голову, боднул его в лицо. Незнакомец издал невнятный вопль и окончательно разжал пальцы. Оттолкнув его, Лакассань вскочил на ноги, и в этот самый момент со стороны кровати раздался грохот и сверкнуло пламя. Что-то со страшной силой ударило Лакассаня в правую ногу чуть выше колена.

"Как аукнется, так и откликнется", - подумал он по-русски, хватаясь за простреленную ногу. Сделанный практически вслепую выстрел по странной иронии судьбы поразил Лакассаня почти в то же место, куда был ранен его пулей Багратион.

В доме хлопали двери, раздавался дробный топот сбегавшихся на шум людей. Волоча простреленную ногу, Лакассань добрел до окна, ударился в него всем телом и в водопаде стекла и деревянных обломков вывалился наружу со второго этажа. Удар о землю был страшен, но он нашел в себе силы подняться - только для того, чтобы тут же быть сбитым с ног рухнувшим сверху тяжелым телом.

Лакассань упал, не успев даже выставить рук, которые могли бы смягчить удар. Если бы у него под ногами была булыжная мостовая, он бы непременно раскроил себе череп, но и того, что было, хватило вполне: ударившись головой о мокрую землю, Лакассань потерял сознание.

Человек, выпрыгнувший в окно вслед за ним, торопливо вскочил, наступив при этом на распростертого в грязи француза, и, прихрамывая, бросился к забору. Он подпрыгнул, поскреб ногами по скользким от сырости доскам, сорвался, подпрыгнул еще раз и повис на заборе животом. В это время из выбитого окна графской спальни прозвучал еще один выстрел. Пуля с глухим стуком ударилась в доски забора, и висевший на заборе человек, глухо пробормотав: "Пся крэв!", нырнул головой вперед во тьму, затоплявшую находившийся за забором переулок.