Андрей Воронин - Жди меня

На бегу Лакассань выхватил из ножен громадный солдатский тесак с зазубренной, как пила, спинкой. Княжна услышала позади себя свистящий лязг вылетевшей из ножен отточенной стали и попыталась бежать быстрее, но поскользнулась и упала на одно колено. Это решило исход погони: Лакассань в три огромных прыжка оказался рядом и, схватив княжну за волосы, откинул ее голову назад, обнажив беззащитное горло.

Широкое тусклое лезвие взлетело к безучастному серому небу. Княжна рванулась, но рука убийцы крепко сжимала ее волосы.

- Прощайте, принцесса, - сказал Лакассань. - С вами было удивительно приятно иметь дело. Только вот бежать не стоило. Если бы вы не вздумали бегать, я сделал бы все красиво и почти безболезненно. А теперь не обессудьте...

Его издевательская речь была прервана внезапно раздавшимся звуком, похожим на раскат грома. На фоне испятнанных белым черных стволов парковых деревьев возникло и стало расползаться рваное грязно-серое облако порохового дыма. С потревоженных ветвей посыпался снег, и над парком, сердито галдя, поднялась целая туча галок. Лошади тревожно забили копытами, и одна из них пронзительно заржала.

Заряд утиной дроби хлестнул по снежной целине, вспоров ее и подняв в воздух облако ледяных кристаллов. Невредимый Лакассань резко обернулся на звук выстрела и, выпустив волосы княжны, схватился за рукоять торчавшего у него за поясом пистолета. Это был единственный в своем роде шанс, и Мария Андреевна его не упустила.

Выхватив из рукава спрятанный там нож, она страшно закричала и изо всех сил, снизу вверх, с разворота ударила Лакассаня в живот. Она очень боялась, что у нее не хватит опыта и сил и что настоящего удара не получится. Неудачная попытка означала верную смерть без надежды на помощь и спасение: второго шанса ждать не приходилось.

Она беспокоилась напрасно: все вышло именно так, как было нужно, и лезвие ножа, легко проткнув армяк, по самую рукоять погрузилось в живот француза. Выпустив нож, княжна отпрянула назад и, пачкаясь в снегу, пятясь, на коленях отползла в сторону.

Лакассань медленно повернул к ней разом осунувшееся, ставшее каким-то неживым лицо и сделал короткий, неуверенный шаг в ее сторону. Он снова попытался замахнуться тесаком, но торчавший в животе нож мешал ему. Нестерпимая боль стремилась скрутить его, согнуть, завязать в тугой узел вокруг вонзившегося в его плоть смертоносного куска металла, но француз с искаженным от нечеловеческих усилий лицом сделал еще один шаг к Марии Андреевне. Рука, державшая тесак, разжалась, оружие выпало из помертвевших пальцев, и Лакассань, обхватив руками живот, тяжело рухнул на бок. Он издал невнятный мучительный звук, медленно подтянул колени к животу и замер, скорчившись в снегу и отвернув от Марии Андреевны серое небритое лицо. Шапка упала с его головы, спутанные волосы рассыпались по снегу, а из уголка искривленных гримасой страдания губ показалась и скатилась на снег тонкая струйка не правдоподобно яркой, будто нарисованной крови.

Княжна встала и, покачнувшись, стала медленно пятиться назад, прижав к губам ладони и не отрывая взгляда от человека, которого только что убила. Потом ее внимание привлек какой-то неразборчивый крик, и, посмотрев в сторону парка, она увидела, как оттуда, держа в руке старинное ружье, торопливо ковыляет, спотыкаясь, увязая в снегу и размахивая сдернутой с седой головы шапкой, верный слуга ее деда камердинер Архипыч.

***

Примерно в то же самое время, когда княжна Вязмитинова занималась окончательным выяснением отношений с капитаном французской императорской гвардии Виктором Лакассанем, возглавляемый флигель-адъютантом Стебловым отряд приближался к месту последнего ночлега беглянки.

Граф Стеблов был угрюм и раздражителен более обычного, поскольку организованная им погоня с самого начала превратилась в какой-то балаган. Все как будто бы шло нормально: драгуны скакали, окружив его возок, ни на минуту не ломая строя и всем своим видом выражая решимость умереть за веру, царя и отечество. Копыта лошадей глухо топотали по заснеженной дороге, полозья возка визжали, раскатываясь на поворотах, воинственно лязгал металл, храпели и фыркали кони. Встречный ветер шевелил высокие волосяные гребни и швырял снег в красные усатые лица, казавшиеся особенно решительными и сосредоточенными из-за наглухо застегнутых подбородочных чешуи. Отряд напоминал здоровое, сильное, готовое к бою тело, а он, граф Алексей Иванович Стеблов, был головой, которая этим телом управляла. О, он был весьма недурной головой! Ему удалось с ходу разгадать хитроумные козни врагов отечества и, преодолев неявное сопротивление благодушествующих уездных старцев, организовать погоню по горячим следам. Граф не сомневался в том, что погоня будет успешной: запряженный тройкой сытых, хорошо отдохнувших лошадей санный возок, сопровождаемый отрядом конницы, двигался много быстрее, чем тяжелая карета княжны.

А потом все пошло наперекосяк. Началось с того, что сидевший на облучке графского возка драгун не то заснул, не то просто проглядел валявшееся на дороге бревно, в результате чего граф набил здоровенную шишку на своем аристократическом лбу и едва не сломал переносицу, а правый полоз саней оказался поврежденным столь основательно, что Стеблову поневоле пришлось дать команду остановиться для необходимого ремонта. Потирая ушибленные места, граф с неудовольствием вспомнил строки из нашумевшей некогда басни Дениса Давыдова "Голова и Ноги", снискавшей охочему до поэтических экзерсисов гусару поклонение таких же, как он, вольнодумцев и острую неприязнь государя:

- Коль ты имеешь право управлять,

То мы имеем право спотыкаться

И можем иногда, споткнувшись - как же быть!

Твое Величество о камень расшибить.

Сие вольнодумное произведение всегда возмущало исполненного верноподданнических чувств графа, но теперь оно было до отвращения созвучно его недавним мыслям и казалось, увы, вполне уместным. От этого настроение графа лишь ухудшилось, и он в сердцах пообещал кучеру-драгуну спустить с него семь шкур.

Ремонт занял два с половиной часа, на протяжении которых командир драгун поручик Жаров развлекал графа рассказами о своих любовных похождениях. Рассказы эти звучали как небылицы, и, вдобавок, поручик вел себя чересчур фамильярно: все время хватал графа за рукав шубы, разворачивая спиной к возку и, захлебываясь от восторга, восклицал: "А вот послушайте-ка, граф, что со мною приключилось в доме этой старой калоши, графини Хвостовой. Вы просто не поверите, но..." Граф, которому было менее всего дела до амурных приключений поручика, всякий раз с большим трудом высвобождал свой рукав и кисло улыбался в ответ на откровения своего излишне разговорчивого спутника.