Вячеслав Школьный - Любовницы по наследству

— А может, он просто берет на себя чью-то чужую вину?

— Какой ему смысл это делать? В машину Колесникова подложил взрывчатку, конечно же, совершенно другой человек, но делалось то это по указанию Батурина, я больше чем уверен. А взорвать собственную жену вообще никто кроме него не мог. На то, что вы с Вероникой будете стоять под подъездом до самого его выхода из дома, он не рассчитывал. А там мало ли что? Кто-то мог насильно ворваться в квартиру и организовать акцию против известного политика…

— Может быть, действительно все так и было? — предположил я.

— Может быть, — усмехнулся майор. — Какого черта тогда он сознался? Молчал бы как рыба, авось депутатская неприкосновенность и спасла бы. Вот только снимок всю малину испортил. Против такого аргумента отпираться не было смысла. Возможно, фотографию сделала сама Елена Павловна, желая оставить о молодом любовнике хоть какую-то память. А после гибели того тем более не хотела ее уничтожать. Теперь мы правды насчет этого точно не узнаем, — свою тайну эти двое унесли с собой в могилу. Батурин ведь утверждает, что о снимке не ведал ни сном, ни духом. Врет, конечно.

— А вдруг не врет? Вдруг это действительно ловко подстроено, а он просто выгораживает собой ловкого и хитрого шантажиста?

— Послушайте, молодой человек, — тон Порошкова снова стал жестким и неприветливым, — не устраивайте мне здесь дискуссию. Вы специалист в области языкознания, вот и занимайтесь своей лингвистикой. А высказывать всякого рода предположения предоставьте профессионалам. Пока что я, а не вы, веду следствие. Наверняка, через день-другой всем этим займется кто-то покомпетентнее меня, ведь дело не простое, — все-таки в нем замешан человек государственного уровня, — вот тогда им и карты в руки. А я свою версию уже высказал…

Мне с самого начала было понятно, что с этим человеком спорить бессмысленно. Наверняка, он получил указание сверху вести расследование именно по такой линии, которая была выгодна высшим чинам, не рассматривать никаких других вариантов, и даже если его мнение было совсем противоположным всему сказанному, это не имело абсолютно никакого значения. Батурина нужно было любым путем изолировать от общества, и каким образом правовые структуры это сделают, было неважно, — значение имел лишь только конечный результат, который в данном случае был налицо. И все-таки непонятно, почему Батурин, если он все же не виноват, признался в чужом преступлении?

— Вы все узнали, что хотели? — после небольшой передышки распалившегося не на шутку собеседника тихо спросил я.

— Пока что да, — немного подумав, ответил Порошков, — хотя, честно признаться, я так и не понял, кто из нас с вами кого допрашивал. Вы действительно чертовски хитры, Андрей Николаевич, и когда-нибудь, поверьте моему горькому опыту, ваша хитрость выйдет вам боком.

— Будем надеяться, что мне повезет, и такого не случится, — шутливо произнес я. — Ну, так мне можно идти или нет?

— Идите. — Алексей Витальевич резко перешел на деловой тон и, подписав мне повестку, провел до двери кабинета. — Если понадобитесь, — вызовем.

Я вежливо попрощался с весьма недружелюбным следователем и вышел в коридор. Ждать Харченка не имело никакого смысла, — кто знает, когда он вернется из своей «загородной поездки»? Наверняка Порошков отправил его туда с расчетом на весь день. А кроме Виктора в этом «уютном заведении» вряд ли кто другой мог бы разузнать для меня адрес тетки Вероники Батуриной. Оставалось, как обычно, надеяться только на собственные силы…

Я отошел от здания управления на несколько сот метров и постарался убедиться, что за мною никто не следит… Хотя какой резон Порошкову отправлять за мною хвост, — непонятно. Я вдруг поймал себя на мысли, что за последнее время у меня начала вырабатываться ко всем людям излишняя подозрительность. Юра Колесников перед смертью тоже страдал подобным недугом. От такой мысли мне стало даже как-то не по себе, — что и говорить, нервишки немного стали пошаливать…

Придя домой, я сразу же принял холодный душ и попытался хоть немного отвлечься от всех насущных проблем. Как и во всех предыдущих случаях, мне это, конечно же, полностью сделать не удалось, — хоровод глупых мыслей и самых разнообразных разумных и нелепых предположений заполнил мозг до отказа, казалось, — вложи туда еще хоть немного информации, — и он разорвется на куски, орошая своей серой субстанцией сравнительно новые, хоть и недорогие обои. Образы перед глазами периодически менялись, — то возникала загадочно улыбающаяся Вероника Батурина, то ее угрюмый неприветливый папаша, то крепко обнимающая меня ногами за туловище обнаженная Елена, то следователь Порошков со своими хмурыми бровями, красным носом и постоянно меняющимся выражением лица.

Последним почему-то возник Глеб Семенович Чернов, который злобно ехал прямо на меня в своей неизменной инвалидной коляске. Уж кого-кого, а этого человека видеть в роли преступника мне хотелось меньше всего. А ведь навесят на него дело, я был больше, чем уверен, что навесят. И помочь ему, в отличии от Батурина, не сможет абсолютно никто, — достаточное количество денег на дорогого адвоката у этого человека в карманах Чернова вряд ли присутствовало…

Поняв, что отдохнуть нормально мне все равно не удастся, я быстро оделся и вышел из дома. Зимнее небо начинало понемногу сереть, постепенно, но уверенно превращая светлый день в темную ночь. Как бы там ни было, но я должен был хотя бы попытаться что-либо сделать…

На этот раз добраться до дома Батуриных мне удалось куда быстрее, чем обычно. Какую-то минуту я постоял у знакомого подъезда, уныло глядя на почерневший со всех сторон от дыма участок стены вокруг знакомого окна на седьмом этаже. Снизу в сумерках не было видно, успели ли его уже застеклить или еще нет. В отличии от окон остальных квартир, оно не светилось, а излучало из себя лишь мрачную и до боли неприятную темноту.

Я неторопливо поднялся по ступенькам на этаж и угрюмо посмотрел на дверь нужной мне квартиры. Она уже не валялась посреди лестничной площадки, а была аккуратно и умело поставлена на свое место. Стены вокруг нее были тщательно заштукатурены и закрашены, от гари на них и на потолке так же не оставалось и следа. Все вокруг сияло ослепительной белизной, — видать, постарался настоящий мастер своего дела. О былом взрыве напоминали лишь маленькие бумажные квадратики, которыми дверь была опечатана.

Последнее достаточно отчетливо говорило о том, что внутри квартиры никого не было, поэтому мне не оставалось ничего другого, как молча развернуться и спуститься вниз. Уже выходя из подъезда я невзначай обратил внимание на ближайшее окно первого этажа, в котором резко всколыхнулась занавеска. Выглядела она старомодной и слегка потрепанной, но все же чистой и выглаженной. Сразу бросалось в глаза, что данная квартира принадлежит одинокому пожилому человеку, который явно нуждался в дополнительном человеческом общении и моральном сочувствии.