Тэа Тауэнтцин - Любовь моя последняя

— Черт меня подери, если я вру, господин комиссар, — говорил хозяин бара «Бонбоньерка».

У него — невыразительное одутловатое лицо с хитрыми глазами, грубо очерченным ртом и боксерским носом. Костюм в яркую клетку, галстук и шелковая рубашка выглядят дорогими, на мизинце — кольцо с бриллиантом.

Вчера он был в Регенсбурге на свадьбе, поэтому Фрайтаг не мог его разыскать.

Сегодня же вечером в баре было почти пусто, и на танцплощадке никого. Два длинноволосых молодых официанта слонялись в глубине бара, а четверо музыкантов сонно настраивали свои инструменты. Жизнь здесь просыпалась после девяти.

— Какое мне дело до Осси Шмерля? — продолжал хозяин бара. — Ради этого висельника давать ложные показания? Да упаси меня Боже! Вон там, на том стуле, — воскликнул он и показал коротким толстым указательным пальцем на красный табурет у стойки. — Вот тут он сидел как приклеенный до четырех утра. Опрокинул от пяти до десяти двойных.

— Двойных чего?

— Виски, пожалуй. Барменша скажет точнее. Где-то без четверти пять вошел Шутцманн, и мы все вместе отправились домой. Шутцманн подтвердит это.

Фрайтаг отмахнулся:

— Мне это ничего не даст. То, что Шмерль позавчера ночью был здесь, не вызывает у меня сомнений. Я хотел бы знать, от которого и до которого часа он был в баре, а не как долго.

Хозяин возмущенно вскинул руки.

— Мы же не отмечаем по секундомеру, господин комиссар, когда гость приходит и уходит. Полагаю, Шмерль пришел где-то между двумя и половиной третьего. Ахенваль был уже здесь, и…

— Ахенваль? — удивился Фрайтаг.

— Да, и довольно долго. А потом они о чем-то спорили.

— Что вы называете спором?

— Если у одного одно мнение, а у другого другое… Но в таких случаях я никогда не слушаю. Может, Додо знает больше?

— Кто это — Додо?

— Барменша. Должна вот-вот придти. Ахенваль покинул бар довольно разозленный, а Шмерль остался. Тут, на этом табурете. И в этом я могу поклясться. Не из симпатии к Шмерлю, а потому, что так и было. Шмерль никак не мог убить Ахенваля, тот ушел отсюда живехонький. А Шмерль до пяти не сдвинулся с места.

— За что, собственно, Шмерль дал вам пятьсот марок?

— На пропой, на что же еще? Или вы думаете, что за ложное показание? Пять сотен? Вы меня плохо знаете…

— Что значит «на пропой»? — холодно переспросил Фрайтаг. — Он был вам должен?

— Должен? Шмерль? Да я ему полпорции в долг не дам. Таким людям я кредитов не даю. За него всегда платил Ахенваль. Но позавчера Шмерль дал мне пятьсот марок на хранение. Он был уже совсем хорош и думал, что может потерять эти деньги.

— У него еще были деньги?

— Откуда мне знать, господин комиссар?

В этот момент дверь бара распахнулась настежь, и в зал стремительно вбежала какая-то женщина.

— А вот и Додо.

Барменша выглядела почти солидно, как стенографистка в каком-нибудь финансовом учреждении. Серая шляпа, серое пальто, никакой косметики. Она энергичным шагом подошла к ним и, когда Фрайтаг объяснил ей, в чем дело, она тут же схватила суть.

— Да, правильно… пришел около двух, а Ахенваль был уже тут Ахенваль пил шампанское, а Осси Шмерль сразу заказал виски…

— Сколько он выпил?

— Восемь двойных.

— Ну, что я говорил, — ухмыльнулся хозяин.

Барменша села за стойку и открыла сумочку.

— Они спорили из-за денег. И еще, Шмерль говорил о женщине, которая пошла в отель. И из-за этого не получилось какое-то дело.

— Какое дело? — перебил барменшу Фрайтаг.

— Об этом они не говорили. Шмерль только все время повторял, что он не виноват, и дело сорвалось, потому что она пошла в гостиницу.

— Он называл имена?

— Нет, все время говорил «она». Якобы она пошла в отель, и он ничего не смог сделать. Ахенваль дал ему какое-то поручение. Может, Шмерль должен был наблюдать за этой женщиной, а она сбежала от него в отель? Я не знаю. Во всяком случае, Ахенваль был взбешен и требовал назад свои деньги.

— Сколько он ему дал?

— Об этом они не говорили. Шмерль сказал, что деньги сейчас не у него, он их унес, и из-за этого-то они и поругались. Ахенваль обругал Шмерля, правда, не громко, а так, сквозь зубы.

— А что он говорил?

— Называл трусливым псом и растяпой, тряпкой, и все такое. А в конце сказал: «Слушай, ты, жулик, ты специально прибрал денежки, потому что знаешь, что больше от меня не получишь ни гроша…» Потом он ушел, и это все, господин комиссар. Так и думала, что вы здесь обязательно появитесь.

— А почему вы так думали?

— Место, где убитого видели в последний раз, всегда интересует полицию, не так ли?

Фрайтаг ничего не ответил, лишь щелкнул зажигалкой и поднес ее к сигарете, которую барменша вытащила из сумочки.

Вскоре полицейские покинули бар, и Дундалек сел за руль полицейского автомобиля.

— Во всяком случае, мы теперь можем обвинить нашего маленького Осси в попытке убийства.

— А как вы это докажете? — безучастно спросил Фрайтаг. Его мысли были где-то далеко отсюда.

— На основании показаний барменши. Шмерль должен был убить жену Ахенваля и получил за это от него деньги. Ясно, как Божий день. Или вы в этом сомневаетесь, господин комиссар?

— Нисколько не сомневаюсь. Наверняка, так и было. Вот только доказать это мы не можем.

— Почему?

— Разве прозвучало чье-то имя? Разве шла речь об убийстве? Оба ругались из-за денег и из-за какого-то дела, которое не выгорело.

— Потому что женщина ушла в отель. Женщина — конечно, Этта Ахенваль. Шмерль был на стройке, собирался залезть на балкон. В последний момент его застукала соседка. Ахенваль назвал его потом трусливым псом. Я не вижу, как Осси сможет выкрутиться. Он должен объяснить, что делал на стройке. И тут он здорово вляпался.

— Он вляпался уже давно, — вздохнув, произнес Фрайтаг. — Дундалек, нам придется отпустить его. Разве вы этого не понимаете? Он скажет нам, что Ахенваль поручил ему только следить за его женой. И как мы опровергнем его слова?

— Если как следует надавить…

— Да ладно, Шмерль — не младенец. Он уже все продумал. И нам придется проглотить все, что он подбросит. В конце концов, убита была не Этта Ахенваль, а ее муж. И на волосок от смерти оказалась Лора Фройдберг.

— А что с ней, господин комиссар? Вы что-нибудь знаете? Она выживет?

— Надеюсь. Удар был не таким сильным, какой получил Ахенваль.

— Но допрашивать ее пока нельзя?

— Вряд ли… У нее высокая температура, и угроза для жизни остается. Главное сейчас, чтобы об этом никто не узнал. Убийца должен быть уверен, что она мертва.

В понедельник утром Осси Шмерль вернулся после двухдневного ареста в свою квартиру.

В маленькой спальне было все так же не убрано, как и перед арестом. Он только заглянул туда и сразу же направился в ателье. Там пахло пылью, пустотой и тридцатью увядающими розами в напольной вазе. Осси открыл узкий шкаф — белый пеньюар исчез, несессер из крокодиловой кожи тоже. Наверняка полиция перевернула все сверху донизу.