Робин Слоун - Круглосуточный книжный мистера Пенумбры

Ну, оно на латыни. Перевод сделан Гуглом, приблизительно. Вспомните, что Альд Мануций при рождении носил другое имя: он был Теобальдо, так его и звали все друзья.

В общем, вот оно. Вот послание Гриффо Герритзуна векам.

СЛАЙД 9

Спасибо, Теобальдо.

Ты мой лучший друг.

И это стало ключом ко всему.

Шоу закончилось, и зал пустеет. Тиндэлл и Лапен встают в очередь за кофе в крошечном пигмалионовском кафе.

Нил вновь обрабатывает Табиту на предмет неземной красоты сисек в свитерах. Мэт и Эшли ведут оживленную беседу с Игорем и японской парочкой, все они при этом медленно шагают к выходу.

Кэт сидит в одиночестве, догрызая последнюю веганскую печеньку. Лицо у нее осунулось. Я спрашиваю, что она думает о бессмертных словах Гриффо.

— Прости, — отвечает она, качая головой. — Ничего хорошего.

Взгляд у нее хмурый, глаза опущены.

— Он был такой одаренный, и все равно умер.

— Все умирают…

— И тебе этого достаточно? Он оставил нам записку, Клэй. Записку.

Эти слова она выкрикивает, и овсяные крошки летят с ее губ. От полок с антропологией на нас, подняв бровь, бросает взгляд Оливер Гроун. Кэт смотрит на свои туфли. И тихо договаривает:

— Не называй это бессмертием.

— А что если это и есть самое лучшее в этом человеке? — говорю я.

И на ходу сочиняю теорию.

— А может, знаешь, — может, водиться с Гриффо Герритзуном не всегда было так уж приятно? Может, он был чудаком не от мира сего? Что если эти фигурки, которые он умел вырезать из металла, и были лучшим его качеством? Ведь эта его часть действительно бессмертна. Настолько бессмертна, насколько вообще может что-либо стать бессмертным.

Кэт качает головой, вздыхает и чуть наклоняется ко мне, запихивая в рот остаток печенья. Я нашел старое знание, то самое СЗ, которого мы доискивались, но Кэт не нравится его смысл. Кэт Потенте будет искать дальше.

Через мгновение она отстраняется, глубоко вздыхает и поднимается со стула.

— Спасибо, что пригласил, — говорит она. — Увидимся еще.

Она накидывает блейзер, машет рукой на прощанье и идет к дверям.

Теперь ко мне подходит Пенумбра.

— Потрясающе! — восклицает он, снова прежний: сияющие глаза, широкая улыбка. — Все это время мы играли в игру Герритзуна. Его литеры, мальчик мой, у нас на витрине!

— Кларк Моффат это понял, — говорю я. — Не представляю себе, как, но сумел понять. А потом, думаю, он просто… решил играть дальше. Оставить загадку без ответа. Пока кто-нибудь не найдет всех ответов в его книгах.

Пенумбра кивает.

— Кларк был талантище. Всегда в одиночку, следовал интуиции, куда бы она его ни вела.

Он умолкает, склоняет голову набок, потом улыбается.

— Он бы тебе понравился.

— Так вы не расстроились?

У Пенумбры глаза на лоб полезли.

— Расстроился? Ничуть. Это не то, чего я ожидал, но чего же я ожидал? Чего ожидал любой из нас? Я тебе так скажу: я не ожидал, что узнаю ответ при жизни. Это бесценный подарок, и я благодарен Гриффо Герритзуну и тебе, мой мальчик.

Подходит Декл. Он сияет, едва не подскакивает.

— У вас получилось!

Он хлопает меня по плечам.

— Вы их нашли! Я знал, что вы сможете, — знал — но не представлял себе, как далеко заведет этот поиск.

У него за спиной черные балахоны оживленно переговариваются. Они выглядят взволнованными. Декл осматривается.

— Можно их потрогать?

— Они все ваши, — отвечаю я.

Из-под стула в первом ряду я вынимаю пуансоны Gerritszoon в их картонном ковчеге.

— Вам нужно будет официально выкупить их у «Объединенных хранилищ», но у меня все бумаги есть, и вряд ли…

Декл поднимает руку.

— Не вопрос. Сделаю — не вопрос.

К нам подходит один из нью-йоркских черных балахонов, следом подтягиваются остальные. Склонившись над коробкой, они охают и ахают, будто в ней лежит младенец.

— Значит, это ты пустил его по верному следу, Эдгар? — спрашивает Пенумбра, изогнув бровь.

— Сэр, я вдруг подумал, — отвечает Декл, — что у меня в распоряжении оказался парень с редким дарованием.

Пауза, улыбка, а потом:

— Вы ведь умеете выбрать правильных продавцов.

Пенумбра фыркает и усмехается.

Декл продолжает:

— Это триумф. Мы сделаем новый шрифт и перепечатаем кое-что из старых книг. Корвина не сможет ничего возразить.

Пенумбра мрачнеет, заслышав имя Первого читателя — своего старого друга.

— А что он? — спрашиваю я.

— Он… мм… похоже, расстроен.

У Пенумбры озабоченное лицо.

— Тебе надо приглядеть за ним, Эдгар. Несмотря на его возраст, опыт разочарований у Маркуса невелик. И каким бы твердым Маркус ни казался, он хрупкий. Я боюсь за него, Эдгар. Правда.

Декл кивает.

— Мы о нем позаботимся. Нам надо понять, что делать дальше.

— Что ж, — замечаю, — я вам кое-что подкину для начала.

Наклоняюсь и вытягиваю из-под стула вторую коробку. Эта — новенькая, и по крышке перекрещена свежей пластиковой стяжкой. Я перерезаю стяжку, отгибаю клапаны, и все видят, что коробка набита книгами — плотно упакованными пачками бумажных изданий в фабричной полиэтиленовой обертке. Проткнув дырку в пленке, вынимаю одну пачку. На простой синей обложке тонкими белыми буквами отпечатано MANVTIVS.

— Это вам, — поясняю я, подавая пачку Деклу. — Сто экземпляров расшифрованной книги. Латинский оригинал. Я подумал, что ваши ребята захотят перевести сами.

Пенумбра смеется и говорит мне:

— Так теперь ты еще и издатель, мой мальчик?

— Цифровая типография, мистер Пенумбра, — отвечаю я. — Два бакса штука.

Декл с черными мантиями уносят свои сокровища — одну старую коробку и одну новую — в арендованный микроавтобус у магазина. Седой администратор «Пигмалиона» настороженно наблюдает из кафе, как братия покидает магазин, распевая радостный гимн на греческом.

У Пенумбры задумчивое лицо.

— Об одном жалею, — говорит он. — Маркус непременно сожжет мой codex vitae. Как книга Основателя это часть истории, и мне грустно, что она исчезнет.

Сейчас ошарашу его еще раз.

— Тогда в библиотеке, — говорю, — я сканировал не только Мануция.

Сую руку в карман, выуживаю синюю флешку и вкладываю Пенумбре в ладонь.

— Не такая изящная, как сама книга, но слова все здесь.

Пенумбра поднимает флешку над головой. Пластик блестит под лампами книжного магазина, а губы Пенумбры складываются в чудесную полуулыбку.

— Мальчик мой, — шепчет он. — От тебя сплошные сюрпризы.

Потом, подняв бровь, спрашивает:

— И я могу ее напечатать всего за два доллара?

— Без вопросов.

Пенумбра обнимает меня за плечи худой рукой, наклоняется ближе и тихо говорит:

— Наш город — я слишком поздно это понял, но мы в Венеции нынешнего мира. В Венеции.