Сергей Высоцкий - Наводнение

Корнилов молчал.

- Эта роскошь, эти деньги - откуда?! Ведь это все украдено! Такое не приобретешь честно. Виктор нигде не работает... Я уверена. Он вор! А Игнатия с тех пор не узнать. Забросил свою диссертацию, стал нервным, злым. И деньги у него появились. Он ни о чем другом не хотел говорить, кроме как о деньгах, о материальном благополучии. То предлагал продать все старинные гравюры, что висят у деда, то дедовы книги, то собирался с кем-то поехать в Архангельскую область скупать у колхозников старинные иконы. Деньги, деньги, деньги... Это же наводнение какое-то! Он стал избегать меня, и с дедом начались контры. - Она безнадежно махнула рукой. - Ну, что вы молчите? Это все несерьезно?! Женские бредни?

- Очень серьезно, Наталья Сергеевна. Очень. Мы во всем тщательно разберемся. Но какое отношение ко всему, что вы рассказали, имеет ограбление в Тучковом переулке?

- Как? Вам непонятно? - искренне удивилась Истомина. - Виктор наверняка ограбил кассиршу, а этот хлюпик Игнатий помог ему. Товарищ Корнилов, ну как же это вышло? Он вырос в культурной семье, получил высшее образование... И стал преступником? Так же не бывает - был хорошим, стал плохим! Вы должны ему помочь!

- Должны, должны, - пробормотал Корнилов, а сам подумал: "Ты, девочка, задаешь мне вопрос, на который трудно ответить. Был хорошим, стал плохим. Почему? Я вот столько лет в уголовном розыске проработал, а как часто становлюсь в тупик, когда мне такой вопрос задают. Мы обратную сторону Луны лучше знаем, чем душу человека..."

- На образование вы зря уповаете, Наталья Сергеевна. У нас ведь, когда говорят "образование", как правило, имеют в виду сумму знаний, которые человек в институте получил. А сумма знаний - это еще не мировоззрение!

Теперь молчала Истомина.

- Я читал где-то - образование нужно понимать как образование человека. И задача стоит перед школой не просто научить человека чему-то, а образовать, создать его. Создать человека! А мы вот просвещением больше занимаемся. Министерство так и называется - Министерство просвещения.

Корнилов поднялся с кресла и достал из стола несколько фотографий, среди которых была фотография Самарцева. Подал пачку Истоминой:

- Наталья Сергеевна, среди этих людей вы никого не узнаете?

Она смотрела очень внимательно, медленно откладывая снимки на стол. Положив последний, подняла на Корнилова глаза и покачала головой:

- Нет. Я никого из этих людей не видела.

- А Виктора здесь нет?

- Нет, это очень приметный хлюст. С небольшими усиками...

- Да ведь усы можно и сбрить.

- Нет, Виктора здесь нет, - сказала Истомина твердо.

- Вы не помните его адрес? Той квартиры, куда вы ездили в прошлом году?

- Точно не помню, но могу отыскать этот дом.

- Вы не откажетесь написать то, что рассказали?

- Нет, конечно. Время у меня есть. Я перенесла свои лекции.

- Прекрасно. Вы сядете за стол в приемной и все спокойно напишете. Сочинение на вольную тему, - улыбнулся Игорь Васильевич. - Вы же преподаватель литературы!

Истомина не поддержала его шутку, нахмурилась.

Корнилов вздохнул и повел ее в приемную, к Варваре. Но прежде чем открыть дверь из кабинета, остановился и спросил:

- Вы что же, Наталья Сергеевна, верите в такое мгновенное перерождение человека?

Истомина опустила глаза.

6

Отпустив Истомину, подполковник позвонил в Василеостровский райотдел Алабину. Справился, нет ли чего нового.

- Все тихо, товарищ подполковник, - доложил Василий. - Мне товарищи из Тучкова переулка каждый час докладывают.

- Смотри, Василий! У Самарцева мало времени осталось. Он до отхода поезда обязательно там побывать должен. К вечеру надо усилить засаду.

- Вы, товарищ подполковник, не приедете?

- Приеду. - Корнилов еще вчера решил участвовать в операции. Слишком серьезное было преступление. - Я сейчас еще побываю на месте. Пройдусь засветло... Ты приезжай, согласуем все окончательно. Машину я у Тучкова моста оставлю...

Игорь Васильевич не спеша прошел по переулку, по двору, стараясь запомнить поточнее расположение подъездов, дверей в подвалы, сарайчиков. Двор выглядел мирно.

Алабин ждал Игоря Васильевича в машине на набережной. Смотрел задумчиво на мальчишек, удивших рыбу. Шофер дремал, свернувшись калачиком, положив под голову волосатый кулак.

Корнилов постоял немного у парапета рядом с мальчишками. Поплавки нервно мотались в самом центре огромного, маслянисто поблескивающего пятна мазута. Воды было много, она уже подобралась к чугунной ограде набережной. Напротив, на другом берегу, рядом с освещенным солнцем нарядным зданием Тучкова буяна, нескладно громоздились постройки научно-исследовательского института.

- Ни чешуи, ни рыбы! - пожелал мальчишкам рыбацкого счастья Корнилов, садясь в машину.

Младший посмотрел на него исподлобья, сердито, а старший улыбнулся, сказал:

- К черту!

Около Военно-морского музея Корнилов попросил шофера остановиться.

- Давай, Василий, заглянем в "Бригантину". Наведем справки об одном деятеле по имени Виктор да заодно пройдемся пешочком...

Они отпустили машину и, перейдя улицу, не спеша двинулись по мосту Строителей.

Игорь Васильевич опять вспомнил о Мавродине и, в который уже раз, пожалел, что не был у него на похоронах. "Да что похороны, просто последний долг, - подумал он. - А вот за то, что я его при жизни забыл, нету мне прощения".

- Мавродин-то от чего умер?

- Сердечник, говорили, - как-то безразлично, как показалось Корнилову, ответил Алабин. - Да ведь он совсем старый был...

- Старый? Это в шестьдесят пять - совсем старый? - недовольно сказал Корнилов.

- Я его не знал, товарищ подполковник. - В голосе Алабина чувствовались нотки оправдания. - Только на похоронах и увидел. Он же пять лет как в отставку вышел.

Да, пять лет уже прошло, как проводили майора Мавродина на пенсию. Корнилов долго хлопотал тогда, чтобы Мавродину дали однокомнатную квартиру. На новоселье у него побывал, да и потом заезжал чуть не каждый месяц. Но вот за последние полгода не навестил ни разу. Сначала не позволяли дела - приходилось допоздна задерживаться в управлении, а майор жил далеко, на Средней Рогатке. Потом Корнилов около месяца проболел... Потом нахлынули новые заботы. Он все откладывал и откладывал поездку к Мавродину. Вспоминая о нем, ругал себя, обзывал бесчувственным сухарем, но все никак не мог выбраться. И начал как-то непроизвольно, вроде бы даже незаметно для самого себя придумывать отговорки и оправдания. Ему казалось, что он будет испытывать неловкость от того, что здоровый, в расцвете сил появится у больного, немощного Мавродина. Придется, напустив на себя беззаботный вид, болтать о всяких пустяках, чтобы, не дай бог, не показать жалости и сострадания. А майор - мужик умный, он все поймет, и ему будет неловко. И вот Мавродина нет, и какими же глупыми и смешными кажутся теперь Корнилову попытки оправдать собственную черствость...