Руслан Белов - Кол Будды

- Ты что, стрелял в него?!

- Нет. Точнее, стрелял, но не в него. Я нашел пистолет и стал с ним играть, а он в смежной комнате смотрел с отцом видак, какой-то боевик. Когда в нем началась стрельба, и Богдан закричал: "Папа, я боюсь!", я автоматически выстрелил в стену, уверенный, что пистолет не заряжен.

- Тебе, конечно, всыпали?

- Отец здорово разозлился - счел, что пистолет зарядил я, но... но ничего не было. Я так кричал, что меня отправили в больницу вместе с братом.

- И чем все кончилось?

- Год назад мы поехали с Богданом по делам в Краснодар. Я сидел за рулем. И посередине пути налетел на столб, налетел из-за машины, выскочившей со встречной полосы. Богдан погиб мгновенно...

- А ты не получил ни царапины...

- Да.

- И после этого решил, что брат должен был погибнуть, и потому погиб?

- Да. Смерть охотилась за ним, а она редко проигрывает.

Подошел официант. Спросил надо ли что. Олег не услышал. Официант ушел

Смирнов, попивая вино, рассеянно рассматривая толпу. Олег угрюмо рассматривал ногти. Они были ухожены.

Когда фужер опустел, Смирнов отставил его в сторону и проговорил, глядя отечески:

- Не бери это в голову. И, тем более, из головы не надо ничего сочинять. Твой случай ясен, как день, и никто особо не виноват.

- Объясни, почему, - не поднял Олег глаз.

- Брата твоего любили больше, чем тебя, факт. Или просто ты считал, что его любили больше. Ведь так?

- Ну, примерно...

- И ты подсознательно хотел его смерти. Ты хотел остаться один. И как только понял, что хочешь его смерти, Смерть поселилась у тебя в груди. И Смерть вообще, и смерть брата, в частности. Ты чувствовал, что его смерть сидит в тебе, и что она сильнее тебя, старше и умнее. И ты подал ей руку, как старшему товарищу, как отцу, и пошел с ней рядом. Пошел на поводу. И чуть не утопил брата, потом через стену выстрелил в то место, где он обычно сидел, смотря телевизор. И, в конце концов, вмазался в столб, так, что у него не оказалось никаких шансов выжить.

Олег покачал головой. Глаза его стали неживыми.

- Ты заблуждаешься... Глупости.

- Конечно. Потому что это не ты покушался на брата, а твое подсознание. Андрей Макаревич недавно рассказывал по телевизору, застенчиво по-своему улыбаясь, рассказывал, как в детстве, обуреваемый подсознательной ревностью, поставил подножку матери, шедшей в ванную с годовалой его сестренкой на руках. Девочка чуть не погибла.

Олег молчал, и Смирнов продолжил:

- И с этими амулетами все ясно. Ты подспудно чувствовал, что в тебе сидит Смерть, которая хочет твоего брата. Смерть, которая действует целеустремленно, и, в конце концов, добивается своего. И сейчас ты боишься, что точно такая же Смерть, но твоя, сидит в одном из твоих двоюродных братьев, в верном друге или компаньоне. Сидит в человеке, который, по всем видимостям, любит и уважает тебя, и которого нельзя заподозрить в злом умысле. И потому тебе хочется амулетов, много амулетов, как можно больше амулетов.

Смирнов почувствовал, что попал в яблочко, и возгордился.

Олег отвел глаза на толпу, закивал.

- Ты прав. Я чувствую свою смерть. Она недалеко, она идет ко мне и ничего ее не остановит.

- Я тоже чувствую ее. То есть свою. Она сидит во мне, требует вина, много вина, сигарет, прочих гибельных излишеств. Иногда я борюсь с ней, иногда отдаюсь. Но у меня она, как речка - хочу ныряю, хочу - сижу на берегу. А тебе надо к психоаналитику сходить... Это сейчас модно.

- Чушь. Я врачам никогда не верил и верить не буду. Мне кажется, что только чудо может меня спасти. Или успокоить.

"Случай клинический" - подумал Смирнов. И решил закрыть тему.

- Ты зря беспокоишься... Знаешь, я иногда вижу сквозь время. То есть вижу, будет у человека будущее или нет. Так вот, у тебя оно будет. Ты проживешь долго-долго и... - посмотрел пристально, - стареть практически не будешь. Я совсем не вижу седины, морщин, выцветших глаз, ушей, заросших волосом... Так что твое персональное чудо, видимо, случится.

- А ты видел хоть одно? С тобой случалось что-нибудь чудесное? посмотрел пристально, с надеждой.

- При моей-то жизни? Естественно. Вагон и маленькая тележка.

- Расскажи, мне это нужно.

- Ну, слушай. Было это...

Его прервала подошедшая к столу бодренькая старушка в белом платочке и застиранном цветастом халатике. В протянутой ее руке покачивалось зеленое пластмассовое ведро, полное урюка:

- Купите зарделки, сыночки... Тридцать рублей всего.

- Как ты этот урюк назвала?? - удивился Смирнов.

- Зарделками... - в свою очередь удивилась старушка.

Смирнов вспомнил, как однажды приехал на Ягноб на аспирантском своем Газ-66. Когда машину выгружали, и на свет появился ящик урюка, к нему бросился чабан, забывшийся в горах. Алчными пальцами он стал перебирать желтые кругляшки с заревом на бочках, зачарованно повторяя: Зардолу, зардолу!

- А ты что так удивляешься? - спросил его Олег. - Урюк - он и есть урюк.

- Видишь ли, эти абрикосы таджики называют зардолу. Те же зарделки.

- Ну и что? Это название могло проникнуть к нам через Иран...

- Да, конечно. Но, видишь ли, иранцы произошли от таджиков, это я в самом Иране слышал. А слова зарница, зарево, произошли от этого, - Смирнов взял одну абрикосину и показал ее красноватый бочок Олегу. - Потому что зар по-таджикски, то бишь по-арийски - это красный.

Олег смотрел на Смирнова, как на потенциального пациента психоневрологического диспансера. Тот, воодушевившись вниманием собеседника, заговорил с жаром:

- Это же интересно! Понимаешь, таджики, чистокровные таджики, - это истинные арийцы, не ушедшие в Индию и Европу и потому не ставшие соответственно индийцами и кельтами. Это через таджиков в славянские языки вошли древнеарийские слова зарево, зарница, рдеть и некоторые другие... А интересует меня все это, потому что интересует вопрос: что лучше? Уйти или остаться? Я его решал всю жизнь...

- Ну и как ты решил этот вопрос?

- Уйти лучше. А если смотреть перпендикулярно, - Смирнов витал в облаках "Мерло", - то можно сказать, что уходят те, в которых жизненная сила, то есть минус жизнеощущения, восстает над беспощадным плюсом смерти.

Олег, диагностически покивав - "Надо же, что у человека в голове", достал из бумажника пятьдесят рублей и со словами: - Иди, женщина!" - сунул старухе.

Та обрадовалась, вынула из кармана халата черный полиэтиленовый пакетик, намереваясь пересыпать в него зарделки, но была отправлена прочь резким жестом владетельной руки.

Сойдя на тротуар, старушка остановилась.

- Ты грозился рассказать о чуде, которое с тобой случилось, - услышал Смирнов, наблюдавший за ней. На напряженно-одухотворенном лице женщины легко читалась мысль-дилемма: "Продавать зарделки дальше или бежать на рынок за телятиной?