Ханс Лалум - Люди-мухи

Тут мне пришлось возразить:

– Ничего подобного! На самом деле именно благодаря твоим невероятным усилиям нам удалось вычислить убийцу, а потом и арестовать его.

Патриция бегло улыбнулась, но тут же подняла руку, останавливая меня.

– Спасибо и на том. Очень благодарна за то, что позволил мне участвовать в таком волнующем, интересном деле. Но твое признание моих интеллектуальных способностей не умаляет горькой правды: я сама стала человеком-мухой.

Я сидел, словно прикованный к месту. Патриция дважды затянулась и продолжала:

– Это не вчера произошло, так что ты совершенно ни причем. Я уже давно стала человеком-мухой, но все поняла до конца только вчера. Сидя здесь, я люблю думать, что мой разум и все остальное так же совершенно, как до несчастного случая. Но это не так – и так, как было, уже никогда не будет. Вчера я чувствовала себя черепахой: голова ясная, но ноги не двигаются. Я не могла бы спастись, если бы что-то пошло не так, как надо. Несмотря на интересные впечатления и новые знакомства, весь вчерашний день стал для меня кошмаром, начиная с того времени, когда я покинула эту комнату, и до того, как сюда вернулась. Ночью мне три раза снился сон о том, что произошло в квартире Оленьей Ноги. Я просыпалась в ужасе, потому что конец не был счастливым. Первые два раза он меня убивал. В третий раз дом взлетал на воздух, и все успевали выбежать, а меня разрывало на куски вместе с инвалидным креслом… – Патриция смяла в блюдце вторую сигарету, но еще дважды тянулась за новой, прежде чем нехотя продолжила, так и не закурив: – Восемь дней назад я попросила отца позвонить тебе, потому что думала и надеялась, что еще сумею что-то изменить там, за пределами четырех стен. Кое-что мне действительно удалось, но вместе с тем подтвердились и мои страхи: я больше не принадлежу к реальному миру. Так что придется мне оставаться здесь, в моем призрачном мирке, и надеяться, что время от времени мне удастся помочь тебе и как-то повлиять на то, что творится за стенами моего дома.

Я ошеломленно посмотрел на нее. Патриция закурила очередную сигарету и выпустила колечко дыма.

– Я больше никогда никуда с тобой не пойду, но, если тебе попадется дело, в котором понадобится мой совет, ты всегда можешь позвонить мне или прийти сюда, – пояснила она. – При одном условии: я не хочу никакого официального признания, и ты должен как можно меньше говорить о моем участии и моих советах.

Мы с ней пожали друг другу руки. Все было хуже, чем я надеялся, и гораздо лучше, чем боялся. В голову закралась страшная мысль: возможно, мне не удастся и дальше изображать умного и проницательного инспектора уголовного розыска, если я лишусь советов Патриции. Увидев, какие чудеса продемонстрировала Патриция в этом расследовании, я понял: трудно представить дело, которое она бы не раскрыла. Но то, что ее роль не следует обсуждать на публике, вынужден признать, мне очень понравилось.

После ее маленькой вспышки мы несколько минут посидели молча. Потом Патриция позвонила Бенедикте – или в воскресенье у нее работала Беате? Я давно перестал следить за тем, кто из них когда работает. Я понял: наняв двух молчаливых близнецов горничными, Патриция поддерживала стабильность своего мира.

Я встал, как только вошла горничная, но Патриция жестом велела мне подождать. Ее лицо в очередной раз изменило выражение. Она с отвращением смяла сигарету, сунула пачку в карман и вдруг наградила меня своей самой озорной улыбкой. Затем Патриция что-то прошептала на ухо Бенедикте. Та быстро кивнула и тут же вышла из комнаты.

– Пожалуйста, присядь еще ненадолго. У меня есть еще одна забавная маленькая версия, которую я хочу проверить с помощью Бенедикте – и потом могу сказать, что я покончила с делом.

Мы с нетерпением ждали пару минут. Как ни ломал я голову, но так и не мог представить, о какой версии идет речь. Бенедикте вернулась, невозмутимо подошла к Патриции и что-то прошептала ей на ухо. Реакция оказалась бурной и неожиданной. Патриция расхохоталась и почти минуту не могла успокоиться.

– Что такого смешного? – спросил я – несомненно, с раздражением в голосе.

Патриция вытерла глаза салфеткой и ответила:

– Только что в очередной раз подтвердилось мое предположение, что люди очень предсказуемы, стоит только узнать их получше!

Неожиданно мне стало не по себе – как бывает всегда, когда понимаешь, что кто-то смеется над тобой, а ты не знаешь почему. Я снова встал, собираясь уходить. На сей раз Патриция меня не задерживала. Только пожала плечами, как будто извинялась – и продолжала смеяться. Когда Бенедикте открыла дверь, выпуская меня, из инвалидного кресла донеслось:

– Кстати, мой последний совет тебе перед тем, как вернешься в реальный мир… Помни, если хочешь играть на кухне, тебе придется мириться с жаром!

Ее слова показались мне детской переделкой популярной пословицы; так могла бы выразиться девчонка от пяти до пятнадцати лет. Я немного встревожился. Неужели вчерашняя трагедия в самом деле нарушила психическое равновесие Патриции? Или, наоборот, она еще умнее, чем мне казалось до сих пор? В конце концов я решил просто улыбнуться и промолчать. Перед тем как выйти, я дружески помахал ей рукой. К счастью, когда за мной закрылась дверь, стих и смех Патриции.

Мы с Бенедикте молча спускались по лестнице. Вскоре я не выдержал и спросил, что же так насмешило Патрицию. Впервые я увидел, как улыбается всегда серьезная Бенедикте, и впервые услышал ее голос. И все оказалось таким, как я и представлял: простым и доступным для понимания.

– Фрекен сказала, что вы непременно спросите меня по пути, в чем дело, и велела сказать вам правду. Я ходила посмотреть в окно, так ли все, как она предположила… Да вы скоро и сами все поймете. Фрекен бывает остра на язык, но голова у нее ясная. Иногда она даже умеет предсказывать будущее.

Я по-прежнему понятия не имел, о чем она говорит, и поэтому весело спросил, скоро ли узнаю то, что должен узнать. Верная Бенедикте с мягкой улыбкой посоветовала мне не беспокоиться.

Я ничего не понимал, пока не вышел из «Белого дома» и не огляделся. Вдруг до меня дошло – и я невольно согласился с тем, что ничего не имею против. Мне нравилось здесь, в реальном мире.

Сияло солнце, небо было голубым, стоял необычайно погожий весенний день. А у моей машины меня нетерпеливо дожидалась красивая молодая женщина. Чтобы согреться, она нетерпеливо притоптывала ногами по мостовой. Я залюбовался ее длинными, стройными ногами в узких джинсах, ее женственной фигурой…

Когда я подошел к машине, она кивнула и наградила меня самой неотразимой улыбкой. Я улыбнулся в ответ, сел за руль и жестом пригласил сесть рядом, и мы поехали вместе – как будто это было самой естественной вещью на свете. К счастью, лишь несколько десятилетий спустя, когда великой фрекен Патриции Луизы И. Э. Боркман уже не было с нами, мне передали ее слова, сказанные в тот день, в воскресенье, 14 апреля 1968 года. Она со смехом обратилась к сестрам Бенедикте и Беате: