Эдриан Мэтьюс - Дом аптекаря

— Те, что передал мне мистер Палмер, и те, что мы взяли сами.

Майлс сложил руки и прикусил нижнюю губу.

— Забыл сказать. В прошлый раз, когда мы осматривали картину в хранилище, я потер ей спинку.

— Доверие превыше всего, — бросила Рут.

— Это была не краска…

— Соль серебра, — кивнул Боб. — Не знаю, как она здесь оказалась, но проблем создала немало. Чтобы провести количественный анализ серебра и проникнуть в более глубокие слои, мы применим метод нейтронной авторадиографии.

— Подробнее, — попросила Рут. — Мой мозг — губка, жаждущая знаний.

— Вряд ли стоит вдаваться в детали, — усмехнулся Боб. — Мы облучим ее и выявим монохроматический нижний слой. Если он есть. Через три месяца радиоактивность уменьшится до безопасного уровня, и картину можно будет вешать на стенку.

— Дома такими фокусами заниматься не стоит, — сказала Рут.

— Для этого нужен атомный реактор.

Она вздохнула.

— Да, тут у вас преимущество.

Майлс оглянулся на приятеля:

— Боб, когда я тебе звонил, ты сказал, что все будет быстро.

— Точно. Насчет реактора я пошутил. Теперь он не нужен. Есть промышленные инструменты, в которых в качестве источника нейтронов используется калифорний-252.

— Звучит как новый альбом Дилана.

— А? Да. Интересно. Калифорний-252 — синтетический радиоактивный элемент, который получают в атомных реакторах. Установки есть в университетах, так что мы прибегнем к их помощи. Сам прибор помещен в специальный контейнер, а для проявления и гамма-спектроскопии нужна защищенная комната.

— Черт! И где есть такая установка?

— Например, в отделении химического машиностроения.

— В комплексе Ройтерсейланд?

— Точно.

— Интересно… Я так и думала, что вы это скажете.

У Боба сработал телефон. Он ответил и, извинившись, отошел.

Рут и Майлс вернулись к столу.

— Рентгенограмма картины, написанной по фотографии. — Майлс покачал головой. — Неудивительно, что Йоханнес не хочет раскрывать нам свои секреты.

— Может, и нет никаких секретов. Думаю, никаких поразительных несоответствий между нижним слоем и верхним не будет. Он просто нанес краски.

— Посмотри на часы, — оживился Майлс. — Помнишь, когда мы в первый раз рассматривали картину, ты обратила внимание, что на часах только одна стрелка?

Рут на секунду задумалась, потом щелкнула пальцами.

— Сорокапятиминутная выдержка. Так было сказано в письме. Часовая стрелка сместилась ненамного, а минутная прошла 240 градусов.

— И что?

— Не понимаешь? Она двигалась, поэтому почти не оставила следа. Вот почему Йоханнес и не стал ее закрашивать.

— А ведь верно. Что указывает либо на поразительное отсутствие воображения, либо на сознательное решение оставить маленький ключик.

— Загадки, загадки… Как и те символы и надписи на обороте. — Рут кивнула в сторону Боба. — Он знает?

— Нет, но уже догадывается. Очень разволновался, когда обнаружил серебряную соль.

— Кто санкционировал проверку?

— Каброль. Подписал вчера. — Майлс показал на лежащую на столе прозрачную папку.

— Понятно. — Рут опустилась на стул. — Игра со временем. Три месяца. Чертовски долгий срок.

— Чертовски долгий для чего?

— Я думаю о Лидии.

— По сравнению с двумя с половиной столетиями не так уж и много.

— Она не настолько стара.

— Ты знаешь, что я имею в виду.

— И Каброль тоже. Он пытается выиграть время Знает, что картины переживают людей.

— Пожалуй.

— Знаешь, Майлс, после того как мы прочитали письма, я постоянно думаю о нем. О Йоханнесе. Как считаешь, что с ним случилось?

— Не знаю. Весь его мир развалился. Он все потерял. В том числе девушку. Помнишь заметку Каброля? О его более поздней карьере ничего не известно. О более ранней, если уж на то пошло, тоже было известно довольно мало. Пока мы не раскопали тайничок Сандера.

— Думаешь, он умер?

— Рано или поздно это случается со всеми.

— Ладно, перефразирую вопрос. Он покончил с собой?

— Может быть. Или сошел с ума. Бедняга так зациклился на своем несчастье, что даже не понял, на что наткнулся. Он чувствовал себя униженным. С живописью ничего не получалось. Оскорбленная гордость. А может, он все понял, но не пожелал ни с кем делиться. Теперь мы уже не узнаем.

— Черная магия, алхимия и дьявольщина.

Майлс посмотрел на рентгеновский снимок.

— А теперь щелкать может любая кочерыжка.

— Тик-так — «Ко-дак», — пробормотала Рут.

— Возможно, перед нами первая фотография в истории, хотя пока этого никто не знает. В энциклопедии сказано, что первым был Жозеф Нисефор Ньепс, француз из Бургундии, в двадцатых годах девятнадцатого века. Потом появился Дагер, мастер иллюзий, который создал дагеротипию и поставил открытие на службу коммерции. Но мы-то теперь знаем, что наш старина Йоханнес опередил его более чем на полвека. А почему бы и нет? Все сходится. Соль серебра плюс камера-обскура равно фотография. Уравнение решено. И то, и другое люди знали давно. История просто барабанила пальцами, ожидая, пока кто-нибудь соединит первое со вторым. Как рыбу и чипсы, сосиски и пюре.

— Вот почему все так носятся с этой картиной.

— Спорное замечание. О’кей, в мире искусства это то же самое, что черная пенсовая марка в филателии. Но кто об этом знает или знал? Что было известно нацистам — Мидлю, Хоферу, Герингу, Гитлеру, Поссе? Скорее всего они задергались, увидев символы на обороте. Кто еще? Скиль? Каброль? Бэгз? Письма ведь могли и раньше попасться кому-то на глаза.

— Сквозь ветер и тьму призываю тебя, — прогудела Рут. — А мы не свихнулись, Майлс?

— Думаю, стадия потрясения уже позади.

— Как насчет маленькой проверки на реальность?

— Валяй.

Она встала и подошла к нему.

— Какая наша главная цель? Должны ли мы рассказать о письмах Лидии? У нее есть на это право — в конце концов, Йоханнес ее предок. Может, стоит допустить утечку? Но не ослабит ли это позиции Лидии? Помнишь, Каброль говорил о предметах искусства, которые больше чем просто частные владения? Если выяснится, что «Спящая женщина с мимозой» — первая в мире фотография, ее могут объявить национальным достоянием. Даже если претензию Лидии удовлетворят, у нее не хватит денег на страховку. А картина тем временем будет лежать в лаборатории отделения химического машиностроения и ждать, пока ее обстреляют нейтронами.

— Да, — протянул Майлс, не сводя глаз с красавицы Эстер. — Уж там ей точно наведут румянец на щечках.

Рут тоже посмотрела на картину. Казалось, люди на ней ожидают клинического обследования. Еще немного, и можно будет увидеть грудную клетку Йоханнеса или бледное бедро и тазовые кости под платьем Эстер, черепа и ключицы под кожей, возможно, даже темную тень раковой опухоли — результат невостребованной любви, социальных предрассудков, распущенности, предательства гнусного итальянца…