Фридрих Незнанский - Модельный дом

Из иллюминаторов массивной надпалубной надстройки доносилась негромкая музыка, и Плетнев, поднявшийся по трапу на залитую светом палубу, едва не столкнулся нос к носу с плечистым парнем в стилизованной форме речника-матроса с красной повязкой на руке, что сразу же выдавало в нем охранника.

— Гостей принимаете? — расцвел в белозубой улыбке Плетнев.

Судя по реакции «матроса-переростка», Антона уже неплохо рассмотрели по монитору, вынесли свое собственное мнение о нем и даже, видимо, прониклись к его мощным плечам и столь же мощной шее, которую украшал массивный золотой кулон, просматривающийся в прорези расстегнутой на две верхние пуговицы сверхмодной рубашки.

— Ну, ежели человек хороший… — деланно улыбнулся охранник и приглашающе повел рукой, пропуская гостя в небольшой, заставленный столиками зал, залитый электрическим светом. Судя по свободным столикам, основная публика съезжалась в «Вирджинию» где-то ближе к полуночи, и это тоже говорило о ее статусе. И публика, судя по всему, здесь была уже проверенная, более-менее постоянная.

— Что-то не припомню вас раньше, — между тем вещал «матрос-переросток». — Впервые у нас?

— Точно так, впервой.

— Посоветовал кто или сами наткнулись на нас? — продолжал «вентилировать» гостя охранник.

— Считай, что по рекомендации. Давно уже хотел нырнуть к вам, да все недосуг было.

— Работа?

— Бизнес.

— Банковское дело?

— Зачем? — удивился Плетнев. — Банков сейчас — как поганых грибов в урожайный год. Дерево и стройматериалы. Думаю, на мой век хватит.

Охранник уважительно кивнул, и в этот момент из-за тяжелой портьеры, отделявшей зал от кухни, появился немолодой уже, с импозантной сединой на висках распорядитель, белоснежную рубашку которого украшал галстук-бабочка, и, величаво кивнув Плетневу, бросил стремительный взгляд на охранника. Получив в ответ утвердительный кивок, он расцвел в мягкой, располагающей улыбке и немного грассирую, спросил:

— Один будете или с дамой?

— Господь с вами! — нарочито сурово «возмутился» Плетнев. — Кто же в Тулу со своим самоваром едет?

Они с полуслова поняли друг друга, и распорядитель только улыбнулся в ответ.

— Совершенно с вами согласен. Тем более, что такой «Тулы», как у нас, — он сделал ударение на «Туле», прокатив звук «Т», — вы больше нигде в России не найдете.

И засмеялся игриво.

— Хотел бы надеяться, — хмыкнул Плетнев, обозревая полупустой зал. — Народ, насколько я догадываюсь, чуток попозже съезжается?

— В общем-то, да. Но, бывает, что с самого открытия зал забит. Так что, если у нас понравится, и если надумаете как-нибудь еще заехать, предварительно позвоните. Чтобы я за вами и столик держал, и…

Он многозначительно помолчал и, уже протягивая визитную карточку Плетневу, добавил:

— Думаю, что вы будете постоянным гостем.

Он провел Плетнева к столику на двоих и величаво удалился, оставив гостя один на один с официантом.

— Что будем заказывать? — поинтересовался тот, держа наготове карандаш с блокнотом. — Виски, коньяк, водка, джин?

— Слушай, а кроме виски, водки и джина ты можешь еще что-нибудь предложить? — без особой ласки в голосе поинтересовался Плетнев. — У меня этой гадости и дома хватает.

— Могу предложить вина, — пожал плечами официант. — Вполне приличные. Италия, Испания, Франция.

Теперь уже Плетнев смотрел на официанта, как на безнадежно больного.

— Слушай, парень, твой командир пообещал, что мне у вас понравится, а ты мне пойло в нос суешь. Ты что, еще не врубился до конца, зачем я здесь?

— Отчего же, не врубился? — обиделся официант. — Очень даже все понятно. Но у нас тоже свои правила, и перед тем как пригласить вас вниз, гость должен и столик заказать, и…

— И кухню вашу отведать.

— Ну-у, можно сказать, что и так.

— В таком случае двести коньяка и что-нибудь закусить на твое усмотрение. Да и вот что еще… Побыстрее! А то уже яйца сводит и в зубах ломота…

Когда Плетнева пригласили в трюмный отсек отжившей свои годы баржи, он не смог скрыть своего восхищения.

Последний публичный дом, куда он забрел много-много лет назад, будучи в Турции, мог показаться грязной и паскудной, забрызганной спермой собачьей конурой по сравнению с тем комфортом, в который можно было превратить проржавевший трюм. Удачно подобранная и столь же удачно расставленная мебель, призывно зазывающая раствориться в ней, небольшая стойка полуовального бара, уютно вписавшегося в угол, зеркальный журнальный столик с ярко иллюстрированными порнографическими журналами, телевизор с огромным плоским экраном. И все это обрамляли живые цветы в изысканных кашпо и цветочных горшках, среди которых выделялись искусственные тюльпаны, шикарные и практически неотличимые от живых.

М-да, хмыкнул про себя Плетнев. Этот бордель на Москве-реке дал бы сто очков вперед даже голландским публичным домам, не говоря уж о том же Стамбуле или других портовых городах. По крайней мере, фасадная часть. И назвать бы этот бордель на воде надо было не «Вирджиния», а «Огни Москвы», прославляя тем самым российскую столицу, многослойную, как огромный бутерброд.

— Сейчас к вам выйдут, — сказал сопровождающий Плетнева официант и негромко добавил: — Столик за вами. Если пожелаете, можете пригласить и девушку.

Кивнув клиенту, который явно пришелся по душе хозяину заведения, официант удалился, и Плетнев остался один.

Если верить завсегдатаям элитных публичных домов и борделей, к клиенту обычно выходила «мамка», зачастую исполняющая обязанности и роль администратора борделя, она же самолично представляла и девочек, оценивая в то же время возможности клиента. Все они были хорошими психологами, и такому бдению со стороны хозяев заведения были свои причины. Во-первых, никто не хотел нарываться на козлов, не желавших расплачиваться и начинавших базлать, словно на одесском Привозе. К тому же, под видом клиента, у которого зубы сводило от страстного желания отдуплиться, в бордель могли забрести и опера, чтобы сделать плановую «контрольную закупку». А бывали и такие случаи, когда развалившийся в кресле «гость» требовал обнажить груди предлагающих себя девушек. Те, естественно, повиновались, «гость» начинал возбуждаться, уставясь остекленевшим взглядом на соски, и в тот момент, когда надо было остановиться на какой-нибудь девахе, вдруг заявлял, что его никто не устраивает, и пулей вылетал из заведения, засунув руку в карман штанов.

Девочки заливались от радостного хохота, а хозяева заведения матерно ругались и сожалели, что Государственная Дума еще не удосужилась принять закон о привлечении онанистов к уголовной ответственности. Все уже знали, что будет с этим козлом дальше. Выскочив из заведения и все еще держа ручонку в кармане штанов, он пристроится где-нибудь за углом и дрожа от сладострастного нетерпения и будоража в памяти целый ряд больших и маленьких грудей, мысленно касаясь кончиком языка коричневых сосков, будет охать, стонать и дрожать, наслаждаясь картиной, достойной кисти Рубенса, пока не заскулит по-собачьи и не выбросит на черный асфальт или угол дома струю спермы.