Юлий Файбышенко - В осаде

— Я руководитель суховского отделения Союза спасения родины, — он еще зорче всмотрелся в посланцев батьки. — Мы готовы. Какие задачи ставит перед нами атаман Хрен и какими средствами он располагает?

— У батьки пятьсот сабель, — сказал Семка, — и хлопцы за батьку хошь на виселицу, хошь в огонь…

— Ясно, — недоброжелательно оглядев его, перебил военный. — Каким образом атаман хочет действовать против суховского гарнизона?

— Через два дня по получению от вас ответа, — лениво заговорил Семка, — мы вдарим с двух сторон. Большая часть войска со степи, остальные обойдут город и кинутся от монастыря.

— Со стороны Палахинских болот? — недоверчиво сощурился военный. — Там же места непроходимые, тем более, для конницы.

— Кубыть батько казав, — ощерился Семка, — то воны вже будуть проходимые.

Военный с сомнением покачал головой. Правая рука его лежала на столе. Клешков пристально разглядывал ее. Рука как рука, но на мизинце длинный ноготь… Не этот ли человек был в бурке, когда Клешкова с пристрастием допрашивал Князев?…

— Нам нужны реальные планы, а не химеры, — сказал военный.

Семка медленно поднялся.

— Ваше благородие, — сказал он, приближаясь к сидевшему, — ты тут мне не темни! — Желваки заплясали на худом и длинноносом Семкином лице. — Мы до тебя не чеплялись, твои люди к нам прибежали, не треба тебе пидмоги, валяй сам. Батько возьмет цей Сухов, як сам захоче. Понял?

Военный свистнул. Из кухни вышли дьякон и двое парней, по виду приказчиков — с длинными аккуратно расчесанными волосами, в жилетах, в бутылочных сапогах.

— Дормидонт, — сказал военный, — ты расставь людей и следи. Если на улице тревога, предупреди немедля.

Дьякон поклонился, и все трое степенно прошли к дверям.

— Обсудим, — сказал военный, — плен ваш сам по себе довольно хорош. Напасть от монастыря удобно. Во-первых, потому что не ждут, во-вторых, потому что там много укрытий от пулеметного огня: сады, дома, лесопилка. Меня здесь одно смутило: болота считаются непроходимыми.

— Считаются, — фыркнул Семка. — У нас во второй сотне, у Кикотя, трое таких хлопцев, шо воны до самого бога могут довести. Они те болота два раза проходили по батькиному приказу.

— Отлично, — сказал военный, — это уже солиднее. Чего требует от нас батько?

— Вы должны взять на себя пулеметы, — сказал Семка, — а их у красных шесть.

— Точно, — сказал военный, — два шоша, гочкис и три максима. Один из последних — на колокольне соборной церкви. Это самая опасная точка.

— Батько це предвидел, — усмехнулся Семка, — вин так казав: выступает обходный отряд зараз, як мы доложим, шо вы готовы. Нападаем с обеих сторон только по сигналу. Сигнал даете вы. Шесть вспышек фонаря с соборной колокольни. В ночь на третий день, як мы дойдем до батьки. Будет сигнал, зараз пускаем червонным юшку, и город наш.

— Но грабить в городе нельзя, — сказал военный, — иначе нам потом в нем тоже не удержаться.

— А хто грабит? — спросил Семка. — Белые-те грабят, сам видал. Червонные — те реквизируют! А наши люди экспроприируют у богатеев, и все!

— В данном случае, — сдерживаясь, сказал военный, — в данном случае мы не можем пойти на ваши экспроприации. Нас поддерживают те самые слои, которые вы привыкли экспроприировать.

— Об этом договаривайтесь с батькой.

— Об этом надо договориться сейчас, иначе нам будет трудно действовать сообща.

— Ладно, — согласился Семка, — я батьке скажу. Он меня уполномочил принимать условия, если воны не страшные. Я согласный.

— Хорошо, — сказал военный. — Мы берем на себя пулеметы. У нас есть возможность их обезопасить. Когда выступит обходный отряд?

— Сразу, як батько получит от вас вести.

— Когда он будет у монастыря?

— К вечеру другого дня, може раньше.

— Если раньше, надо так замаскироваться, чтобы у красных не было ни малейшего подозрения.

— Хлопцы дило знают.

— Обсудим детали, — военный развернул карту, — прошу вас сюда.

Клешков, стараясь не проявлять особого любопытства, сидел на скамье.

— Впрочем, вот что, — сказал военный, — пожалуй, я напишу атаману письмо. — Он сея в несколько минут исписал большой лист с маги.

— Понесете вы, — обернулся он к Клешкову. — А вас, — это относилось к Семке, — я принужден оставить. — Он подошел к форточке позвал: — Дормидонт!

— Как оставить? — спросил, поднимаясь, Семка и сунул руку за пазуху.

— Так, как оставили нашего Князева у батьки.

Подошел и стал около Семки огромный бородатый дьякон. За ним скользнул в комнату молодчик в жилетке. Семка посмотрел на них и вынул руку из пазухи.

— Заложником, что ли?

— Пока мы с атаманом не познакомились как следует, я буду вынужден поступать таким же образом, как он с нами.

У Гуляева не было точных доказательств, что Полуэктов замешан в деле ограбления лавки потребкооперации, но само волнение хозяин, а главное, тот факт, чуть не выпавший у него из памяти, что награбленные продукты прятали на его бывшем складе, все это заставляло торопиться с выяснением. В сумерках он поднялся, отложил книгу, натянул сапоги и хотел было уже спускаться вниз, когда услышал, как задребезжали ступеньки под чьими-то шагами. Он быстро застелил шинелью свое ложе, присел на него. В дверь постучали.

— Входите! — крикнул он.

Вошла Нина.

Они не встречались уже несколько дней и Гуляев почувствовал, что слова никак не проходят сквозь гортань. Наконец справившись с неожиданным волнением, он сказал:

— Здравствуйте, — встал, придвинул гостье стул, — садитесь.

Занятый собственными переживаниями, он в первую минуту не обратил внимания на то, как странно она держится. Сев, Нина долго молчала, теребя в руке зачем-то носовой платок, потом, глядя вниз, сказала:

— Владимир Дмитриевич, по-моему, вы очень хороший и добрый человек.

В зыбком свете свечи лицо ее потемнело, и он понял, что это краска стыда. Он и сам почувствовал, что его одолевает какая-то совершенно непривычная робость.

— С чего бы такие сантименты? — спрос он резче, чем хотел.

Нина вскинула голову.

— Вы правы. Самой смешно… Какие сейчас могут быть сантименты? К тому же в нашем возрасте смешно обманываться. Но мы, женщины вечно выдумываем себе кумиров.

— Неужели я попал в столь лестный разряд? — спросил Гуляев.

Он уже чувствовал, что переборщил. Ему было жаль, что после его слов пропало что-то сокровенное, вдруг возникшее у него с этой женщиной здесь, в полутемной мансарде, посреди взбесившегося, залитого кровью мира.

— Я иногда думаю, — сдерживая волнение, сказала Нина низким голосом, — мне иногда кажется, что вы… Что в вас есть что-то необычное, способное заставить меня воспринять вас всерьез, не как других… Но потом я вспоминаю, что вы всего лишь «товарищ Гуляев» и что ведь недаром же, недаром вы с теми, с кем вы есть… все-таки иногда кажется, что вы интеллигентный человек…