Игорь Заседа - Без названия (2)

- Вас слушают. - Холеный женский голос даже отдаленно не напоминал мягкий, сладкий голосок Натали. - Вас слушают!

- Доброе утро, - сказал я как можно равнодушней, ибо уже догадался, что трубку взяла Любовь Филипповна, мать Наташи. Она не слишком одобрительно относится ко мне, хотя мы еще не имели возможности встретиться, - семья Наташи несколько лет жила в Нью-Йорке, где отец работал в советском торгпредстве. - Я бы хотел услышать Наташу.

Теперь настал черед онеметь Любови Филипповне, конечно же, знавшей о моем приезде. Я не стал торопить, хотя меня так и подмывало крикнуть: "Да позовите же Натали!"

Но моя Натали сама услышала мой внутренний глас.

- Ты? - раздалось в трубке.

У меня перехватило дыхание.

- Я, Натали... Я, мой родной... моя Сказонька...

- Где ты? В Нью-Йорке?

- Нет, я скоро вылетаю... Еще в Вашингтоне... Буду и обеду... - Все это произносил мой язык под диктовку разума, а сердце просто обливалось кровью от этой чудовищной лжи и спокойного, ровного голоса. О, кто тебя создал, человек?!

- Уже больше ничего не случится?

- Ничего, мой родной, обещаю.

- Я сажусь под дверью и жду, Я не сдвинусь с места, пока не увижу тебя.

Я знал Наташку: она действительно усядется под дверью, как собачка, и будет прислушиваться к каждому шороху, к каждой остановке лифта на этаже. Отговаривать я не стал, это было совершенно бесполезно.

Вернулся в зал, сел за стол, и Дик сразу уловил перемену в моем настроении:

- Что-то случилось?

- Ничего, кроме хорошего, самого прекрасного, - ответил я и улыбнулся.

- Если ты улыбаешься, значит, и впрямь о'кей. Тогда - за встречу!.. Ты когда намереваешься отправиться в Лейк-Плэсид? - спросил Дик.

- Завтра. Вот только пока не решил, как туда добираться. Городишко-то, как мне ясно, где-то у черта на куличках, советовали даже лететь через Монреаль - оттуда ближе.

- Если завтра, то поедем со мной. Я тоже качу в те края. - Последние слова Дик произнес с ожесточением.

- Ты аккредитирован на Играх?

- Нет, в этом нет необходимости. Ты ведь знаешь - я политический обозреватель.

- Тогда что влечет тебя в те места, куда даже "Нью-Йорк таймс" не советовала ехать согражданам?

- Работа, Олег.

- Ты говоришь загадками.

- Нет, я излагаю истинные намерения, но... не раскрываю цель. Нет, нет, не думай, что я таюсь от тебя, - мы с тобой живем на разных политических планетах...

- Но на одной земле..

- Это я помню хорошо. Именно это и заставляет меня лезть головой в петлю, черт возьми!

- Снова загадки... Не болит ли у тебя голова от... от излишних возлияний минувшей ночью, которую, как я правильно догадался, ты провел не у себя в постели?

- Голова болит, но вовсе не от перепоя, если я правильно понял твои слова. Почти не пил, но мне пришлось много работать. Я уперся в тупик, хотя знаю, что выход из лабиринта существует. Больше всего боюсь, меня просто охватывает ужас, что кто-то уже готовится выйти на свет божий и устроить... словом, я на распутье. Ничего, понимаешь, ничего не могу поделать! Такого со мной не случалось никогда... даже когда занимался Уотергейтом. Кстати, мне недавно довелось выступать в одном южном колледже вместе с Никсоном. Он подошел ко мне после встречи и сказал: "Никогда не мог предположить, что вам удастся докопаться!" Я ответил ему: "Здесь нет ничего особенного, я лишь журналист и обнаружил самые кончики ниточек, ведущих к тайне. Не больше! Дергали за них уже другие!" Сейчас же у меня исчезли даже кончики ниточек, а ведь еще несколько дней назад я был уверен, что держу их в руках!

- Давай переменим пластинку. Мне не нравится, когда со мной говорят загадками, но, по-видимому, ты не можешь сказать правду. Я не в обиде. В конце концов тебе решать, что говорить, а чего нет. Ты мне лучше скажи, что стоит за всей этой шумихой с бойкотом?

- Стоят очень серьезные силы. Они готовы на крайности.

- Но ведь они не в состоянии запугать человечество и навязать ему свою злую волю!

- Ты ведь не ребенок, Олег, и не настолько наивен. В наше время человечество меньше всего принимается в расчет. Они хотят создать ситуацию, когда человечество будет поставлено перед свершившимся фактом. Не забывай, что нынешний год для Америки - особый, год выборов президента. А ты думаешь, нынешний хозяин Белого дома не помнит, что одним из наиболее болезненных провалов, буквально потрясших нацию, было поражение американских атлетов на Играх в Монреале - от ваших ребят да еще восточных немцев? Форд потерял президентство в том числе и из-за этого...

- Ну, знаешь ли, если каждый американский президент будет связывать свои перевыборы с победой или поражением на Играх и соответственно избирать для себя норму поведения...

- К сожалению, этого тоже нельзя сбрасывать со счетов. Но, думаю, не только опасение неудачи на Играх ведет сегодня нашего хозяина. За всей этой кампанией кроются другие, более серьезные и далекоидущие цели...

- Что касается олимпиады в Москве, то я уверен, что она состоится, Не могут не повлиять на наше поведение различные угрозы, с коими американская сторона обращалась к нам. То, видите ли, не могут принять всю советскую делегацию в олимпийской деревне, то не смогут прокормить спортсменов, то вообще "пужают" отсутствием надежной безопасности...

- Что касается последнего, - прервал меня Дик, - это гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд.

- Нам не привыкать, Дик. На последних олимпиадах всегда находились люди, готовые пакостить. Что там говорить, в этом проявляется бессильная злоба...

- Не такая уж бессильная... Впрочем, я готов потерять то, что я вложил в эту "раскопку", лишь бы оказаться посрамленным в твоих глазах. За твою победу!

Мы выпили. Я представил Наташку, сидящую под дверью, и невольно усмехнулся - сколько в ней еще детского, непосредственного. "Может, вы удочерите меня?" - "К несчастью, не могу, всего лишь шестнадцать лет разницы, могут дурно понять". - "А жаль, я была бы такой послушной..." "Не люблю послушных, люблю умеющих слушать, ведь я законченный болтун..." - "Ты будешь рассказывать мне сказки, как охотился на акул в Тихом океане, в Акапулько?" - "Вот видишь, какая ты! Я тебе поведал быль, а ты посчитала меня лгуном?" - "Нет, просто - сочинителем, ведь это - твоя профессия..." - "Прикуси язычок, неверная, или я вынужден буду покарать тебя за оскорбление моей самой нужной, самой лучшей на земле профессии!" - "Слушаю и повинуюсь!"

- Дик, - прервал я воспоминания, - как там Дима поживает? Он что-то замолчал, даже на Новый год слова не черкнул... Прислал осенью благодарность Брайана за перевод его рассказа и как в воду канул...

- У Димы дела - хуже не бывает. Он лежит в больнице и больше не работает в Би-би-си...

- Спился?

- В больнице, кажись, с этим диагнозом, но кризис наступил уже после того, как его выкинули из русской службы. Он просто оказался им не нужен со своими устаревшими знаниями советской действительности...