Алексей Нагорный - Рожденная революцией

– Витя! – завопил тот. – Я из автомата звоню! Я их в окошечко вижу. Сквозь стекло! Не чужой ты мне, и больно мне за твою поломанную жизнь! Садись в такси и пулей сюда! Он надругается, а мы молчать будем? Жми!

– Денег ни копья, – заколебался Витька. – Да и что мы ему сделаем? Руки коротки.

– Не скажи, Витя, – с тоской произнес Бородаев. – Не скажи. Я тебе друг или как?

Витька заглянул в комнату матери. Мать спала. Он лихорадочно оделся и выскочил на улицу…

…Бородаев ждал около будки телефона-автомата.

– Она тебя с потрохами продала, – Бородаев вздохнул: – Эх, Витька-Витька… Поживешь с мое – поймешь: баба есть баба. Она только на одно способна…

Витька шагнул вперед и замер. В глазах потемнело от ненависти и отчаяния. Зина сидела на скамейке рядом с Эсадзе и о чем-то разговаривала.

– Можно, конечно, поближе подойти, – сказал Бородаев. – Хочешь?

– Незачем, – Витька сжал кулаки. – И так ясно.

Эсадзе снял пиджак и набросил его на плечи Зины.

– Ишь, талант, – хмыкнул Бородаев.

– Что решим? – Бородаев тронул Витьку за плечо.

– Убью, – Витька побелел, шагнул вперед, но Бородаев удержал его за руку:

– Э-э, брат, так не пойдет. Ты ему в глаз, а он завтра дирекции пожалуется, тебя и выгонят. Да еще так, что никуда больше не поступишь!

– Плевать, – Витька рвался из рук Бородаева, хрипел: – Не прощу. Я ее… Она мне… Как же это, Бородаев…

Эсадзе и Зина встали, медленно двинулись к дому.

– Пошла, – с сожалением сказал Бородаев. – Да-а-а. Зачем ей ты? Ей с усиками надо. Темперамент опять же.

Витька присел, увернулся от рук Бородаева и бросился на него. Бородаев подставил ногу. Витька грохнулся, разбил нос.

– Эх, сынок, – как ни в чем не бывало продолжал Бородаев. – Людишки. Ты к ним с добром, они к тебе – с ядом. Ты вот сейчас лучшего друга убить хотел. А за что? За правду! Кому мстишь, Витя? Раскинь мозгами: он с ней сейчас любовь изучает, а ты где?

Витька снова бросился на Бородаева, но и на этот раз Бородаев увернулся.

– Вот что, парень, – сказал он хмуро. – Шутки в сторону, давай о деле…

– Давай, – машинально повторил Витька.

– Конечно, можно по-простому, по-деревенски. Скажем, он от нее сейчас выйдет, а мы его – раз! И под колеса! Ничего?

– Пусти за руль, – Витька закусил губу. – Я сам…

– Значит, можешь его убить? – с интересом спросил Бородаев.

– Да не лезь ты мне в нутро! – закричал Витька. – Можешь – не можешь. Не пойму я, что тебе-то надо? Темнишь, гад!

– Чего темнить? Помоги мне, а я помогу тебе, вот и вся темнота.

– Чем это ты мне поможешь? – усмехнулся Витька.

– Грязную работу за тебя сделаю. Кокну этого Эсадзе и весь сказ. Раз ты такой из себя Ромео – будет тебе Зинка. Куда ей деваться? А ты мне за это в одном деле поможешь. Ну, как?

Витька повернулся и молча пошел прочь. Бородаев посмотрел ему в спину и сплюнул:

– Кусок навоза ты, а не человек. Ну и пропадай, как падла. – Бородаев прыгнул на сиденье своего фургона, включил зажигание. Взревел мотор, автомобиль скрылся за поворотом улицы.

Витька долго стоял у подъезда Зины. Чего он ждал? На этот вопрос ответа не было. Просто стоял и ждал неизвестно чего. Стоял, потому что не было сил идти.

Из подъезда вышел Эсадзе, закурил. Огляделся, плотнее запахнул плащ и, насвистывая, зашагал по тротуару. Витька подумал мгновение и двинулся следом за ним. Приближалась полночь, фонари светили вполнакала, прохожих почти не было. Впереди, у столба, мелькнула ярко освещенная табличка стоянки такси и несколько зеленых огоньков. В ожидании пассажиров шоферы сгрудились у передней машины и коротали время в разговорах. До Витьки донеслись голоса, смех, Эсадзе ускорил шаг. Витька опустил руку в карман, нащупал рукоятку складного ножа. Это был подарок Зины, и Витька горько и обреченно подумал о том, что все складывается словно нарочно, по чьей-то злой воле. «Судьба у меня такая, вот что», – тихо сказал он и начал догонять Эсадзе. Тот шел, по-прежнему насвистывая, и ничего не слышал. На ходу раскрыв нож, Витька в несколько прыжков настиг соперника и ударил.

– А-а-а-а, – на одной нескончаемо высокой ноте закричал Эсадзе, и его крик эхом отлетел от черных домов и повторился где-то вдали, замирая…

Витька повернулся, побежал. Он слышал позади возбужденные голоса таксистов, трель свистка, вероятно, это звал на помощь милицию кто-то из них. Страх прибавил сил. Витька свернул в один переулок, потом во второй и остановился только тогда, когда увидел перед собой знакомый дом.

Он поднялся на третий этаж, позвонил. Дверь открылась. Бородаев, зевая, прикрыл ладонью рот:

– Поспать бы дал, милый. Что стряслось?

– Я… на все согласен, Борода. Убивать его… больше не надо. Я… сам… – Витька протянул Бородаеву нож. – Уже все.

Бородаев с интересом осмотрел лезвие и вернул нож Витьке.

– Ну сам, так сам… Входи.

Дело о нанесении Эльдару Эсадзе «менее тяжких» телесных повреждений не попало в МУР. Оно не попало туда потому, что Эсадзе, когда к нему в институт Склифасовского приехал дежурный следователь, показал, что на него напал неизвестный с целью ограбления и после удара ножом забрал из кармана 45 рублей. Следователь записал показания Эсадзе и весь материал направил в районное следственное управление, по месту совершения преступления.

Эсадзе совершил ошибку, граничащую с преступлением. Но, во-первых, он не видел того, кто ударил его ножом. Просто, очнувшись и узнав, что содержимое карманов цело, Эсадзе сопоставил некоторые факты последних дней и пришел к выводу, что ударил его не кто иной, как Витька Володин. И сделал это, конечно же, из-за Зины, из ревности. «Выследил нашу встречу, – соображал Эсадзе. – Дождался, пока я от нее уйду, и… Эх, дурак, дурак. Знал бы, о чем мы с ней говорили, знал бы, как она по нему, сволочи такой, сохнет, – разве ударил бы меня? А я-то… Нет, чтобы отвлечь ее от подонка. Нет, чтобы заставить обратить на себя внимание. Нюни распустил, разжалобился, даже этому… гнусу посочувствовал. А он меня отблагодарил». Если бы речь шла только о Володине, Эльдар не задумался бы ни на секунду. «Сажать таких надо без всякой пощады!» – скрежетал он зубами. Но арест Володина неминуемо повлек бы за собой не только допрос Зины, но и раскрыл бы ее отношения с Володиным, опозорил бы ее, по мнению Эсадзе, раз и навсегда. Этого Эльдар допустить не мог. Он любил Зину. Любил давно и безнадежно – с того самого первого дня, когда она, поступив на завод, пришла к нему в комитет становиться на учет. «Один пострадаю, – решил Эсадзе. – Потом, когда все кончится, расскажу. Пусть сама сравнит, кто он и кто я».

И оперативная группа Кондратьева осталась без сведений. Без тех сведений, которые разом могли все поставить на место. Правда, Смирнов доложил Николаю Федоровичу о ранении Эсадзе. Но проверка материала подтвердила: случайное ограбление.