Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Вот и плохо, что не тужим! ― не выдержал все-таки Александр. Кончай, Саня о Сталине, давай об убийце, ― кощунственно предложил Алик.

― Ты сопляк, Алька, сопляк! Я сталинским именем солдат на смертельную атаку поднимал.

― Чуть что ― сопляк! ― обиделся Алик. ― Я не виноват, что не воевал.

Все притихли осуждающе.

Александр вздохнул и заставил себя сказать:

― Извините меня, братцы. Устал.

― Повыпускали уголовников на свою шею, вот и хлебайте теперь горячего до слез, ― позлорадствовал Виллен.

― Я, что ли, эту амнистию объявлял?! ― непроизвольно повторил слова начальства майор Смирнов.

― Не тех выпустили, не тех! ― прокричал Виллен в лицо Александру.

― Каких же надо было выпускать! ― поинтересовался тот.

― Ты у Алькиного отца спроси, ― каких. Спроси, за что он три года перед войной отсидел.

― Ну, ошибка такая вышла, ― все, что мог сказать Александр.

― Может, и с другими такая ошибка вышла?!

― Не может быть, чтобы со всеми ошибка вышла. У нас зря не сажают.

― Зря не сажают, зато зря выпускают, ― Алик пошутил, стараясь сбить ненужный накал разговора, но Виллена нельзя было остановить.

― А врачи-убийцы? Где наша героическая орденоноска врач Томащук, разоблачившая агентов империализма? То-то, Саня.

― Так то Рюмин... ― начал было возражать Саня, но Виллен вновь перебил:

― Один Рюмин! Ах, злодей! Ты же опытный сыщик! Саня, ты ж понимаешь, что никакой Рюмин за такое дело без высокой санкции не возьмется. Взять персональных врачей всех членов Политбюро! Ай да Рюмин!

― Отстань от меня, Вилька, а? ― попросил пощады Александр.

― Лукавишь, майор, сам с собой лукавишь!

― Мальчики, вы очень громко кричите, а дети спят, ― укорила Роза. Потом добавила: ― И участковый, наверное, где-то рядом бродит.

― Сам участковый! Какая честь! ― съязвил Александр.

― Там чудеса, там участковый бродит, оперативник на ветвях сидит, вольно процитировал Пушкина Алик, и все заржали. Добился-таки своего Алик: Виллен угас окончательно и решительно поднялся.

― Мне пора. Спасибо, тетя Роза, за макароны, за чай. Лешка, книги я тебе на днях занесу. С тобой, Алик, мы договорились. А ты, Саня, дави эту мразь уголовную, без жалости дави! ― Виллен оглядел всех. ― Дядя Яша, до свидания. Привет всем.

И ушел.

― Когда в газетах о деле врачей-убийц напечатали, мне в институте прозвище дали, "дитя Джойнта" ― сообщил Лешка.

― А теперь под какой кликухой проходишь? ― поинтересовался Александр.

― "Ошибка Коминформа" ― серьезно ответил Лешка.

Веселый человек Лешка, весь в папу. И ленив в него же. Он единственный из выпуска, кто еще продолжал учиться в институте. Лешка не был вечным студентом, просто он очень долгое время был абитуриентом. Когда он провалился на вступительных экзаменах в первый раз, Вилька и Алик пришли его ободрить. Лешка лежал на кровати и смотрел в потолок. Соболезнования принял, как должное, а на вопрос, что дальше собирается делать, твердо ответил:

― Буду работать.

На робкие попытки узнать, на какой ниве он хочет трудиться, презрительно заметил:

― Вы меня неправильно поняли, я буду работать над собой.

И работал. Вставал, как штык, в шесть утра, делал энергичную зарядку с гантелями, обтирался холодной водой и снова ложился спать. До двенадцати. После обеда отправлялся в историческую библиотеку, где внимательно читал любимого своего Джерома К. Джерома, Дюма-опера, Ильфа и Петрова. Вечером помогал брату Мишке готовить уроки. Пройдя за три года школьную науку еще раз, он вместе с Мишкой поступил, наконец, в неприступный до этого Цветмет.

― Коминформ не ошибается, ― возразил Алик.

― Это он в политических вопросах не ошибается, а в еврейском обязательно ошибется, ― сказал Яша.

― Ша, евреи! Раскудахтались! ― цикнула на Яшу и Лешку Роза. ― Причем здесь еврейский вопрос?

― Еврейский вопрос всегда причем, ― меланхолически пофилософствовал Яша.

― Заткнись, ― распорядилась Роза и спросила: ― Как мама, Саня?

― В рейсе.

― А ты все холостым гуляешь?

― Некогда жениться, Роза.

― Хочешь невесту тебе поищу?

― Уж если надумаю, сам выберу.

― Ты у нас такой. Шибко самостоятельный, ― зацепил Алик.

Без стука распахнулась дверь, и в черном проеме эффектно замерла яркая пышная жизнерадостная еврейская красотка Соня.

― Ты что, совсем с ума тронулась? ― ужасным голосом закричала Роза. Время не знаешь, какое? Ограбят, изнасилуют, что тогда делать будешь?

― Расслаблюсь и буду получать удовольствие, ― репликой из анекдота ответила Соня и осторожно сняла шляпу с широкими гнутыми полями. ― Пожрать есть что?

― Саня, ты макароны все съел? ― спросила Роза.

― Да что ты, там ― на роту.

― Разожги керогаз и разогрей макароны.

― Мерси. ― Соня повесила пальто, взбила волосы и уселась за стол.

― Чего же тогда на стул плюхнулась?

― С интересным мужчиной хочу посидеть. ― Соня повела огненным глазом, улыбнулась, показав идеальные зубы. Розу осенило:

― А что? Бери ее, Саня, пока не изнасиловали.

― Куда это Саня должен меня взять? ― надменно полюбопытствовала Соня.

― Замуж, ― ответил Александр.

― Так я за тебя и пошла! Мне муж нужен интеллигентный и состоятельный. А ты со своими жуликами совсем огрубел. И что ты можешь мне в этой жизни предложить, кроме пистолета под мышкой? ― наглая Сонька встала и двинулась к кастрюле с макаронами. Но на пути ее перехватил Алик, поднял, закрутил, умело обжимая при этом.

― Пусти, дурак, ― для проформы потребовала Соня, для проформы же и отбиваясь. Алик поставил ее на пол.

― Тогда за меня выходи, ― предложил он. ― Хотя не шибко состоятельный, зато до невозможности интеллигентный.

― Так ты же женатый! ― обиженно сказала Соня.

― Не имеет значения и не играет роли!

― Мне бывших в употреблении не надо. ― Соня еще раз сверкнула пылающим взором и ушла с кастрюлей в коридор ― разогревать макароны.

― Да, денек сегодня был... ― подвел итог Александр и выбрался из-за стола. ― Спасибо, хозяева, за заботу и угощение. Пошли, Алик.

Мир мой, моя Москва. Моя от недоступного Кремля до занюханного Малокоптевского.

Они вышил на горб заасфальтированной проезжей части Малокоптевского.

― Ты на Вильку не обижайся, ― сказал Алик. ― Его тоже понять можно. Сам знаешь, как ему с такой анкетой.

― Как там твои?

― А что мои? Нюшка слово "филолог" почти точно выговаривает, Варька в своем институте пропадает, а меня ноги кормят.

― Корреспондентом еще не сделали?

― Не... Литсотрудник я еще, Саня.

Они обошли огороженный забором из железных прутьев двор и миновали калитку.

― Неудобно стало в обход крутить, ― проворчал Алик, и Смирнов оживился, встрепенулся, вспомнил: