Анатолий Степанов - В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года

― Софка, у него отец ― знаменитый профессор. У него квартира четырехкомнатная!

― Зачем ты мне это говоришь?

― Не теряйся. Он ― армянин. А у тебя ― бюст, у тебя ― задница!

― Дурак, ― обиделась было Софья, но по-настоящему обидеться не успела: вошла Роза и приказала:

― Все со стола. Накрывать буду.

Роскошно поджаренная картошка на громадной сковороде. Квашеная капуста под лучком и с подсолнечным маслом в миске. Соленые огурцы прямо в банке с рассолом. Открыли килечку, порезали колбасу и приступили. Прошли первый этап, и Яша спросил:

― Александр, ты Тимирязевского злодея словил?

― Словили. Нам вон Алик помог, ― нехорошо улыбнувшись ответил Александр.

― Он шутит, Яша, ― осторожно сказал Алик.

― Я не шучу. Правда помог. Только вот дальше помогать не хочет.

― Не надо об этом, Саня, ― попросил Алик.

― Надо, Алик, надо. Ты вон Колхознику позвонки разобрал, челюсть в кашу превратил. А он в младенчестве ротиком пузыри пускал, на колеблющихся ножках к мамкиному подолу мчался. Что ж ты его не пожалел?

― Саня, прости меня, пожалуйста, но я не могу.

― Гуманист! ― Ты ― не гуманист, ты чистоплюй.

Все, кроме Романа, ни хрена не понимали, хлопали глазами.

― Саня, ― предостерегающе потребовал Роман.

― Что ― Саня? Что ― Саня?

― Ничего, Саня, ― ответил Роман. ― Переживем.

― Извините меня, ребята, ― еще раз покаялся Алик.

― Э-э, да что с тобой разговаривать, ― Александр махнул рукой. Яша, оценив накалившуюся обстановку, глянул на Софью и отдал распоряжение:

― Сонька, пой!

Софа сходила в соседнюю комнату, принесла гитару с фиолетовым бантом, уселась, кинула ногу на ногу, показав кругленькую коленку, пристроила инструмент между ногами и титьками, запела. Софа за богатого интеллигента замуж хотела, Софа изысканного Вертинского пела:

― В бананово-лимонном Сингапуре,

Где плачет и смеется океан,

Вы брови темно-синие нахмуря...

Константин пробрался к Александру, положил руку на плечо.

― Не злись на Альку, начальник.

― Я не на него, я на себя злюсь.

― Не ври, Санечка, ― встрял в разговор Алик и улыбнулся.

― Обалдуй, ― без сердца уже сказал Александр. Софа пела. Сильно дефонируя, но с неподдельной страстью. Уже больно жизнь, про которую она пела, была хороша.

Во время второго этапа прибежала младшенькая Элеонора, от подружки прибежала, поклевала малость со всеми и пошла спать. Объявился, наконец, и Мишка. Со свиданья, надо полагать: в Лешкином пиджаке и галстуке. Этому налили соответственно небольшим его годам. Он выпил, молниеносно нахватался пищи до отвала, осоловел, расплылся по стулу и улыбчиво щурился на все ― на лампу, на родителей, на разговоры.

После второго этапа танцевали под патефон. Мужики, ногами изображая фокстротные кренделя, с удовольствием по очереди тискали королеву бала Софью.

Третий этап был краток: допили и стали прощаться. Размягченные, добрые, любящие друг друга и всех, они, благодаря за шикарный прием, лобзали Розу, Яшу, Лешку и особо тщательно Софью. И, вспомнив, Мишку тоже. Выкатились.

На улице глотнули свежего воздуха и загалдели. Обняв Александра за плечи, Алик кончил:

― Санек, ты на меня не сердишься? Не сердишься, да?

― Да иди ты, знаешь куда? ― добродушно ответствовал Александр.

Костя натужно выкрикивал:

― Разбрелись все кто куда, и нет двора! А как вот так, когда, все вместе, хорошо! Держаться надо друг за друга, тогда и не утонем!

― А почему мы должны тонуть? ― недоумевал Виллен.

― Потому что мы тяжелее воды, ― объяснил Роман.

Расставаясь, хлопали друг друга по бицепсам.

― Ты на меня не сердишься? ― в последний раз спросил Алик у Александра, который в ответ улыбнулся. Алик понял, что прощен и сказал: Мы с Вилленом пойдем?

Виллен жил в Шебашевском, и им было по пути. Они ушли.

― Пойду и я, ― решил Костя, ― завтра мне в первую смену.

На проезжей асфальтированной части Малокоптевского Александр и Роман остались вдвоем.

― Что делать будем, Саня? ― спросил Рома.

― Не знаю.

― Сережка сегодня с фотками по основным свидетелям прошелся. Твердо опознать Стручка никто не смог. Ну, найдем мы его, ну, возьмем мы его. Он в отказку от всего будет играть. Небось по хазам натаскали. И будем мы все гоняться неизвестно за кем, как собака за собственным хвостом.

― Что вы с Серегой предлагаете?

― Оформлять Колхозника и закрывать дело.

― Рубить концы?

― Мы свое отработали, убийца найден.

― Хорошо говоришь ― "мы"!

― Тогда просто ― убийца найден.

Пришла Валя и не было в том ее вины: появлением своим в "Загородном" позвал. А сейчас вроде и не надо было ― после встречи с ребятами успокоился, расслабился, устал. И, ощущая ненужность происходящего, понимая душевное непотребство свое, был с ней внимателен, нежен, добр до слез. До ее слез.

Сам полистал бумажки из канцелярской папочки, еще полистал, останавливаясь на особо заинтересовавших местах, закрыл папочку, встал, прошелся по кабинету и спросил, не глядя на Смирнова:

― И что вы предлагаете?

― На ваше усмотрение, ― с трудом выдавил из себя еще одно непотребство Александр.

― Убийство раскрыто и я могу рапортовать начальству. ― Сам все ходил по ковру, стараясь наступать на симметричные части узоров. Спел задумчиво: ― "Все хорошо, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо!"

― Так что же нам делать, Иван Васильевич?

Сам наконец посмотрел на Александра и сказал совсем о другом:

― А ведь справились мы, Саша, справились! Вернули покой Москве. Когда они к нам явились, а имя им ― легион ей-богу, страшно стало! Но, как говорится, глаза страшатся, руки делают. Сделали наши ручки, сделали! Ну, согласись!

― Так ведь то шпана была. Она количеством брала.

Сам заржал, как стоялый конь. Александр глянул на него вопросительно.

― Сынок мой, поэт хренов, все один стишок гундосит последнее время беспрерывно. Свой ли, чужой ― не ведаю:

Наивное трюкачество

Стараться ради качества.

Нам более приличиствует

Бороться за количество.

― Гимн нашей отчетности, ― мрачно изрек Александр.

― А ты что ― против отчетности? Насколько я понимаю, ты пришел ко мне, чтобы закрыть дело и чтобы в твоей отчетности полный ажур был.

― И в вашей.

― Не хами начальству. Впрочем, и в моей тоже. Концов рубить много придется?

― Достаточно.

― Давай по порядку.

― Убийство по решению правила. Кто инициатор толковища, тот, по сути дела, и сообщник преступления, соучастник убийства. Колхозник только тупой исполнитель.

― У тебя же по этому правилу ни черта нет. Одна, брат, теория. Давай дальше.

― Правило собиралось явно по меховому делу. Когда его разматывали, совсем забыли про исчезнувшие контейнеры, удовлетворились найденным, а из-за этого немалого остатка могут быть отнюдь не малые, выходящие на чистую уголовщину, преступления.