Наталья Андреева - Пока цветет лотос

— Давай сочиняй, — прохрипел Муркин.

— Это ты у нас фантазер, — усмехнулся я. — Не знаю, каковы были ваши изначальные планы, но когда Стефания стащила у меня из сейфа пистолет, ты очень обрадовался. Сначала вы, видимо, собирались шарахнуть Людмилу по голове. Вам главное было заманить мою супругу в дом к Людмиле и внушить Стефании, что это она убийца. При ее безалаберности она бы поверила во все что угодно. Что же касается Людмилы, ее реакцию вполне можно было предсказать. Женщина лежит у себя в спальне, в постели, после секса с собственным мужем, и вдруг туда входит особа с пистолетом в руке и начинает угрожать. Тем более Людмила знала, что существует какая-то фиктивная жена. Первая реакция Людмилы какая? Эта баба с пистолетом пришла за своей, как она полагает, собственностью. Людмила небось кинулась к окну, стала кричать «убивают!», звать своего мужа. Эдик же, как вы и договаривались, прыгнул в свой джип и укатил якобы в магазин. Я читал криминальные новости. Труп ведь нашел именно Эдик. И преподнес это так: муж после бурного секса поехал в ближайший магазин за шампанским, которого в доме не оказалось, а приехав, застал остывающий труп своей супруги. При удачном раскладе ты получал Стефанию вкупе с моим имуществом, а убийство в полиции спихивали на гастарбайтеров. Соседи видели машину Эдика, выезжающую за ворота, и подтвердили его алиби, ведь выстрел раздался чуть позже. Да, Эдик Людмилу не убивал. Сказать тебе, кто ее убил?

— Твоя жена, — оскалился Муркин.

— Стефания не разбирается в оружии точно так же, как и в машинах. Она его даже с предохранителя не снимала, этот «макаров». Потому что не знает о такой штуке. О предохранителе. Стрелял ты, Людмиле в спину. Из «токарева». Штука в том, что пистолетов-то было два! Сидеть! — заорал я, потому что Муркин дернулся, несмотря на сломанную руку.

Он рвался к пистолету, который я положил на стол. Пришлось двинуть ногой стол, чтобы тот отъехал в сторону. Слава богу, силой меня природа не обделила. И умом, похоже, тоже, потому что до сего момента я все правильно излагал.

— Тебе оставалось лишь подменить один пистолет другим, — продолжил я, когда Муркин угомонился. — Стефания, видимо, отвернулась или куда-то вышла. Она ведь думала, что в доме нахожусь я, и кинулась по привычке искать у меня защиты. А ты в это время подменил оружие, потому что с пола Стефания поднимала уже «токарева». Ей-то без разницы. Она сказала только, что после убийства пистолет вроде бы стал тяжелее и больше. Еще бы! «Макаров»-то будет полегче «токарева»! Я обратил внимание на это, когда увидел фото: моя жена на берегу пруда. Потом она бросает оружие в воду. Стефания действительно утопила в пруду пистолет, из которого убили Людмилу. Только это был твой пистолет, Муркин. А мой перекочевал в твой карман.

— Умный… Догадался… — скорее провыл, чем сказал Муркин.

— А дальше еще проще. Этот болван Эдик поверил, что ты действуешь в его интересах. В то время как ты давно понял, что компаньон он крайне ненадежный. Да и денег он тебе уже заплатил. Ведь заказ ты выполнил. У Людмилы, по слухам, в доме была заначка на черный день, и деньги немалые. И ты внушил Эдику мысль, что я кинулся спасать жену и хочу разработать план: как это грамотно сделать? Мол, нам с Эдиком надо встретиться и все обсудить. А ты его подстрахуешь. Этот дурак сам настаивал, чтобы при нашем разговоре ты находился рядом. Когда я ему позвонил, что иду по улице к его дому, ты слышал каждое слово. Я должен был заплатить за труп женщины, которая была мне никто. Это я о Людмиле. Все взять на себя. Лишь потому, что моя собственная жена умом не блещет и даже не понимает, что ее развели. И как именно развели. Слава богу, мне хватило ума это понять. На то я и мужик. Ты очень ловко меня подставил. И доверчивого Эдика. Заодно от свидетеля избавился. Ведь это он фотографировал Стефанию у пруда, а вовсе не в магазине был. Скорее всего, после убийства Людмилы ты скинул ему эсэмэску: «Все в порядке, езжай на место». К пруду то есть. Шампанское-то небось заранее в багажник положили? — подмигнул я.

— Сука… — прошипел он.

— Вот теперь можно. Я тебе все сказал.

— Не докажешь.

— Ошибаешься. Это очень просто доказать. Если на дне пруда лежит один пистолет, то сяду я. А если два, ты уж, Вадик, не обессудь. У меня, конечно, есть фотографии, но ты сам понимаешь: что такое фотографии? Нужен весомый аргумент: оружие. А еще твое чистосердечное признание. — Я посмотрел на часы. — Еще целых двадцать минут. Ты успеешь. Я ведь тебе левую руку сломал. Так что садись и пиши.

Я рывком придвинул Муркина к столу, смахнул локтем пистолет, который с грохотом упал. Муркин проводил его тоскливым взглядом.

— Я вижу, Вадим Васильевич, ты все уже приготовил, — усмехнулся я. — Смотри-ка: бумага, ручка. Давай, вперед! — Я придвинул к нему чистый лист бумаги и шариковую ручку.

— А ты, похоже, пошел ва-банк, Воронцов, — поморщился он.

— Конечно. Я ведь понимаю, когда поменялись твои планы. Как только ты поближе познакомился со Стефанией. А еще она тебе отказала. И ты решил не просто использовать меня, чтобы избежать наказания за тщательно спланированное убийство, а засадить за решетку. Жадность тебя опять сгубила, Муркин. Ты решил получить все, и деньги, и женщину. Давай пиши!

— А если там, в пруду, нет второго пистолета?

— Он там есть, — с уверенностью сказал я.

Само собой, он не сразу сдался. Маленько еще подергался. Пришлось его побить. Но сила была на моей стороне, поэтому минут через пять Вадик Муркин приступил к чистописанию. Я ему подсказывал нужные слова. Под конец сказал:

— Дата, подпись.

И он покорно расписался.

— А теперь последнее: в каком ресторане ты заказал столик?

Вот так я и узнал, что жена собралась мне изменить, с кем именно изменить, в каком месте начать мне изменять и где изменять закончить. Кажется, глагол «изменять» я правильно просклонял. За что Вадик получил еще один синяк под глазом, так, что в итоге заплыли оба. Надеюсь, на суде зрение к Муркину вернется полностью, чтобы он увидел мое семейное счастье. Я ведь собираюсь пойти на суд со своей женой. Ей тоже будет урок. Пусть забудет мне изменять, я хочу навсегда вычеркнуть этот глагол из ее памяти, вместе со всеми его склонениями.

Менты не подкачали, пришли ровно в шесть. Дверь была не заперта, поэтому группа захвата ввалилась в офис Вадика Муркина без проблем:

— К стене! Руки за голову!

Признание Муркина я, само собой, из рук не выпустил. Что касается самого Муркина, то он был в таком виде, что броситься на меня и отобрать такую важную для него бумагу было проблематично. Ему бы сначала врачу показаться. Сам виноват. Надо было прислушаться к моим словам и сразу дать мне то, что я хочу. Тем более я прав. Возможно, не прав, что так сильно его избил, но тут я опять получаюсь мерзавец. Каюсь. С нервами не совладал. Но он-то убийца! Да еще двух человек на тот свет отправил! Его военные «трофеи» я не считаю, тут уж пусть историки разбираются. Я о мирном времени, когда людей убивать по закону не положено, какими бы они ни были, плохими или хорошими. Раньше за такое полагалась смертная казнь, а теперь почти пожизненное заключение. За решеткой зрение Муркину все равно ни к чему, тем более оно вернется, когда опухоль спадет. Что же касается ног, сидеть — не ходить. Стал бы он и дальше упрямиться, я бы и ног не пожалел. С удовольствием сломал бы обе. Кстати, менты сказали: