Бернар Миньер - Не гаси свет

Потом молчаливая зрительница снова вернулась на улицу и припарковалась достаточно далеко от места преступления, чтобы не быть замеченной, но и достаточно близко, чтобы видеть подъезд. Через два часа, когда сыщики, проводившие опрос соседей, проходили мимо нее, она вышла из машины и начала старательно запирать дверцу. Ее спросили: «Давно вы здесь, мадам?», и она ответила: «Только что приехала…», после чего поинтересовалась: «А что случилось?», и о ней тут же забыли.

Позже наблюдательница села за руль и перебралась поближе к месту происшествия: эксперты уехали, зеваки разошлись, и на улице стало тихо. Было три часа ночи. Инспектор так и не вышел… Она курила, часто и глубоко затягиваясь, выдыхала дым в потолок и размышляла. Кристина оказалась гораздо упрямей, чем можно было ожидать. Она бы никогда не подумала, что эта девка устоит в подобном катаклизме. Да еще и окажет сопротивление. Сегодня ей позвонила Корделия: подельница нервничала, была на взводе, так что с нею тоже придется что-то решать. Все вдруг пошло не так, но ничего, она это поправит! Больше всего ее заботила встреча Кристины с майором. У мерзавки появился надежный союзник, она больше не изолирована от мира, так что на самоубийство рассчитывать не приходится. Проклятье… Возможно, она ошиблась, наведя легавого на след Селии Яблонки и Леонарда. Она знала, почему так поступила, но теперь эта идея не казалась ей такой уж удачной… Хотя подозрение на Леонарда она навела, и теперь ему не отвертеться. Не в этот раз.

Но Кристина себя не убьет. Женщина задохнулась от ненависти, и ее рот наполнился горькой слюной.

Успокойся…

Пора с этим кончать. Другим способом… более радикальным. Инстинкт подсказывал: игра слишком затянулась. Черт с ней, с идеей самоубийства, плевать на тщательно продуманный план: сойдет и исчезновение.

Она в очередной раз затянулась дымом, вдохнула последнюю, самую сладкую порцию отравы…

Ненависть, ревность и гнев — тоже яд, и ничуть не менее сильнодействующий.

Будильник прозвонил ровно в семь, но Сервас уже принимал душ: он не хотел опоздать на встречу с дочерью. Если Марго приедет в дом отдыха раньше него, она наверняка спросит, где он провел ночь.

Значит, нужно действовать «на опережение». И сделать вид, что он спал сном младенца в своем временном обиталище. Мартен посмотрелся в зеркало: было бы неплохо привести себя в божеский вид, но под рукой нет ни бритвы, ни даже расчески. Сыщик провел ладонью по мокрым волосам, подумав, что еще успеет переодеться. На комоде в гостиной стояла фотография в рамке: Кристина и мужчина лет тридцати в очках. Оба щурились на заходящее солнце и улыбались.

Сама Кристина пила кофе, поставив локти на барную стойку и держа пиалу в ладонях.

— Кто это? — спросил ее полицейский.

— Жеральд. Мой… друг, — ответила женщина после некоторой заминки.

— У вас хорошие отношения?

В глазах женщины промелькнуло сомнение. Но затем последовал кивок:

— Ну, как у всех… бывают взлеты, случаются падения… Но Жеральд — хороший человек.

— Чем он занимается?

— Наукой. Космическими исследованиями.

Один ящичек открывается, другой закрывается. Жеральд… Замигала сигнальная лампочка в мозгу: космическая отрасль… Сервас почувствовал возбуждение.

— Мне пора, — сказал он. — Дверь не открывайте, никого не впускайте — кроме меня или лейтенанта Больё. У вас есть мой номер, звоните в любой момент. Вот телефон Больё — на случай, если не сумеете связаться со мною. Если кто-нибудь сунется, позвонит в дверь, покажет удостоверение, посылайте его куда подальше — сейчас полно фальшивых документов.

Штайнмайер кивнула, но вид у нее был озабоченный.

— Может, попробуем заманить его в ловушку? — предложила вдруг она.

Мартен недоумевающе вздернул бровь.

— Я уйду из квартиры, а кто-нибудь из ваших будет его поджидать, — пояснила его собеседница.

Майор покачал головой:

— Он не купится. Слишком хитер.

Кристина сжала челюсти, опустила глаза, отвернулась и сделала глоток кофе. Она явно пала духом.

— Я вернусь, как только закончу с делами, и мы выработаем стратегию, — пообещал ей Мартен.

«Фу ты, как напыщенно… — подумал он. — И глагол выбран неудачно… Незачем ей знать, что у тебя нет никакого плана».

Четверг. Утро. Туман. Влажный и плотный туман окутал поля и лес. Вороний грай разрывал тишину, как сирена маяка.

Он пулей влетел в комнату, сменил одежду и успел спуститься в холл в тот самый момент, когда красный с белой крышей «Ситроен DS3» въехал на стоянку. Марго просияла улыбкой, и у Серваса сжалось сердце. Но это было сладкое чувство.

Высокая тоненькая девушка в джинсах и толстом свитере ничем не напоминала прежнюю Марго. Сказать, что за последнее время его дочь изменилась, значило ничего не сказать. Три года назад Марго оказалась в эпицентре истории с трагическим финалом: один ее соученик покончил с собой, а другой сел в тюрьму за убийство. Она тогда носила пирсинг, татуировки и красила волосы в дикие цвета. Ее приняли на подготовительное отделение самого престижного лицея (Мартен хорошо помнил тот великолепный летний день, когда впервые привез ее в Марсак), где царили древние традиции и почти монастырская строгость, а она украсила свою комнату постерами фильмов в жанре «хоррор» и день и ночь слушала Мэрилина Мэнсона.

Сыщик не знал, какую музыку дочь предпочитает теперь, но в женщину она превратилась быстрее, чем головастик в лягушку, это уж точно!

— Папа… — сказала Марго и поцеловала его в щеку (у нее даже голос изменился — полицейский впервые заметил это, когда принял ее по телефону за бывшую жену).

Прежним остались только лицо, независимый вид и привычка задирать нос, производившая неотразимое впечатление на молодых людей. Марго достала из сумки пакетик в золотой бумаге, перевязанный золотой ленточкой. Сервас просиял детской улыбкой:

— Что это?

— Открой и увидишь, — отозвалась его гостья.

Он поежился — на улице было сыро.

— Идем, я что-то замерз.

Они устроились в гостиной в северном крыле, где пока никого не было, хотя в доме уже звучали голоса других пансионеров.

Мартен разорвал бумагу и увидел коробку, оформленную в климтовском, читай — китчевом — стиле с профилем Малера. Полное собрание сочинений. 16 CD-дисков… «И-эм-ай классике». Сервас слышал об этом сборнике, выпущенном в 2010 году, и помнил, что там не было его любимых интерпретаций — ни Бернстайна, ни Хайтинка, ни Кубелика, — но, бросив взгляд на оглавление, с радостью обнаружил имена Кэтлин Ферье, Барбиролли, Кристы Людвиг, Бруно Вальтера, Клемперера и Фишера-Дискау.

— Ты ведь один из последних «мастодонтов», которые все еще слушают CD, — подколола отца Марго.