Бернар Миньер - Не гаси свет

«О нет, нет, нет, только не это… Боженька, миленький, обещаю каждый день выгуливать Игги, ему больше никогда не придется писать в лоток! Только не в холодильнике, умоляю!» Кристина сделала глубокий вдох, обогнула стойку и взялась за ручку. Закрыла глаза и потянула, преодолевая сопротивление магнитного замка.

Подняла веки.

Легкие ее наполнились воздухом, и волна облегчения разлилась по всему телу. На полках стояли баночки йогуртов и фруктовых десертов без сахара, две бутылки обезжиренного молока, легкое масло, сыры от Ксавье, бутылка белого вина, несколько бутылок «Кока-колы», коробка ризотто с белыми грибами из итальянской бакалеи, готовые блюда для микроволновки… А в ящиках лежали помидоры, редиска, яблоки, манго и киви.

Оставалось проверить морозилку. Хозяйка медленно открыла дверцу…

Полки были заполнены продуктами, которые она недавно заказала по Интернету.

Ничего другого. Никаких «посторонних»… предметов.

Игги исчез. Нужно признать очевидный факт. Собаки в квартире нет. Кристина кинулась в прихожую, открыла дверь, начала звать своего любимца и, не дождавшись ответа, вернулась в комнату. Ее взгляд упал на лоток с сухой газетной бумагой, и что-то внутри нее сломалось, как будто лопнула невидимая пружина. Она сползла по стене на пол, сморщилась и разрыдалась, как не рыдала с того дня, когда вскоре после пасхальных каникул вернулась домой из коллежа де ла Тест. Кристине было тринадцать, ее семья жила у моря, в доме на дюнах, и ее отец трижды в неделю ездил в Париж на запись передачи (потом он перешел на преподавательскую работу). Вокруг дома росли вековые сосны, там властвовали ветер и песок. Дюны надвигались на лес и сады, лес отвоевывал права у велосипедных дорожек, океан без устали трудился над очертаниями пляжа и песчаных банок — все было зыбким, эфемерным, непостоянным… В тот день над морем собиралась гроза, гремел гром, и Кристина изо всех сил крутила педали велосипеда, чтобы успеть домой до дождя. Она торопилась, зная, как опасно оказаться во время грозы под деревьями, но дело было не только в этом. Девочка жаждала сообщить родителям, что получила высший балл за сочинение, и не поняла, чем они так опечалены, почему отец обнял ее так крепко, что едва не задушил, почему у матери такое… неузнаваемое лицо. (Много позже, вспоминая это лицо, Кристина поняла, что оно было похоже на маску японского драматического театра Но.) Потом отец, с трудом сдерживая слезы, сообщил ей, что с Мадлен случилось ужасное несчастье, и она заметила в его глазах отблеск безумия и инстинктивно поняла, что больше никогда не увидит сестру. Кристине тогда показалось, что она не справится с горем. Такое горе разрывает человека пополам, внушает желание умереть.

«Так же было в тот раз, когда…

Нет, сейчас она не может об этом думать …»

Штайнмайер плакала. Сидела, повесив голову и обхватив колени руками, и плакала.

Ее сознание мутилось. Проглоченное сорок минут назад снотворное начало действовать: его молекулы растекались по крови, прокладывая дорогу к мозгу. Веки отяжелели, голова стала тяжелой, страх постепенно отступал… Она ужасно устала, она была на грани срыва, но теперь печаль и ужас опустошили ее — остались лишь апатия и оцепенение.

В химическом тумане, отделяющем явь от сна, плавали странные многоцветные, как аквариумные рыбки, образы. Мысли путались, психоделические видения сменяли одно другое. В какой-то момент Кристина окончательно утратила представление о времени и пространстве и увидела Игги — он лизал ей лицо, смотрел в глаза, а морда у него была огромная, как у коровы…

Перед тем как погрузиться в небытие, она последний раз нажала на кнопку телефона.

Чтобы связаться с Жеральдом.

И снова автоответчик!

На короткое мгновение ужас отогнал сон. Почему он не отвечает? «Да потому, что он с Денизой, — ответил злобный внутренний голос (он тоже говорил заплетающимся языком под действием химического гипноза). — Потому что он прямо сейчас трахает эту мерзавку, вот и не может ответить, дорогуша…» Спазм в желудке… Нет, «Стилнокс» сильнее, сон ватными пальцами ласкает мозг.

Полиция.

Нужно позвонить в полицию. Ей грозит опасность. Но что сказать? «Вот как, теперь у вас исчезла собака?» Женщина знала, как они отреагируют после случая с письмом. «Ты совсем обезумела… Тебе самое место в дурдоме…» Из груди мадемуазель Штайнмайер вырвалось последнее рыдание, больше похожее на икоту, и она наконец ощутила покой. Гребаный фармацевтический покой — но все-таки покой…

Вот и последняя мысль: «Ты заперла дверь?» Журналистка нахмурилась, пытаясь сосредоточиться. Да. Да — она точно это сделала. Кажется, даже придвинула что-то из мебели и подперла ручку. Это было наяву или она только собиралась? Черт его знает… Какая разница… Кристина положила телефон на тумбочку, зевнула и уронила голову на подушку.

Закрыла глаза.

Занавес опустился.

Из глубин ночи и сна доносятся голоса, которые мы предпочли бы никогда не слышать. Они подобны отзвукам страхов нашего детства, когда родители гасили свет, закрывали дверь, и любой предмет, каждая вещь в комнате, какой бы формы они ни были, могли превратиться в страшное чудище. Тогда мы лежали в постели, этой спасательной лодке на волнах мрака, и осознавали собственную малость и уязвимость. Эти голоса напоминают, что смерть — часть жизни, а небытие всегда рядом. Что все стены, которые мы воздвигаем вокруг себя, не более надежны, чем соломенный и деревянный домики из сказки о трех поросятах.

Этой ночью Кристине снились кошмары с «голосами». Она ворочалась на влажных от пота простынях, стонала, молила о пощаде, а потом вдруг открыла глаза. Что-то ее разбудило. Она посмотрела на потолок, на кружок света от ночника и на отпечаток цифр радиобудильника. 3:05. Свежий воздух прохладной ладонью гладил ее по лицу.

Что вырвало ее из сна?

Шум. Радиожурналистке показалось, что шум острой спицей проколол ей мозг. Она лежала совершенно неподвижно и прислушивалась. Все ее чувства обострились до предела, но в доме царила полная тишина. Наверное, это был просто сон. Кристина вспомнила об Игги и расплакалась. « Игги … Господи боже, где ты, песик?» Слезы стекали по щекам на подушку, но у Кристины не было сил шевельнуться. Но что это? Сердце забилось в истерике, когда она вдруг поняла, какой именно звук разбудил ее. Тявканье! Женщина откинула одеяло, сосредоточилась и снова услышала его — далекий, но четко различимый лай. Звонкий и молящий. Это он. Игги! Она выпрыгнула из кровати и закричала:

— Игги! Я здесь, Игги! — С этими словами Кристина помчалась в гостиную, по пути зажигая везде свет. — Где ты, Игги?