Лилия Беляева - Убийца-юморист

— С каким любовником?

Наталья Ильинична вытерла лицо подушкой, села, расставила ноги широко, как для игры в камешки, икнула и закричала, с ненавистью глядя на меня:

— Да с парнем этим молодым! Все уже знают, все! Чего тут непонятного?

— Да что вы?! — изобразила я крайнюю степень ханжеского изумления-осуждения. — Да не может этого быть! Она же и по телевизору говорит, как любит покойного мужа…

— Ой, не могу! Ой, не могу! — задыхаясь, сморкаясь в полу халата, расхохоталась распоясавшаяся женщина. — И вы верите! Вы, дураки, верите! Но я разоблачу ее! Я дам интервью! Я такое выдам про Володьку…

Тут-то я и вставила, тоже как бы от великой, постыдной наивности:

— Но ведь Михайлов сам написал о себе…

— Сам? — женщина захохотала во все горло, её седоватая головка моталась туда-сюда, а золотоволосым париком она била об пол, о синий палас. — Сам он только свой… из штанов вытаскивал, сколько его знаю! Сам на толчок садился. Сам икру черную на белый хлеб мазал! Сам речи толкал с трибун про всякую нравственность! Сам баб трахал! Все! Уходи! Больше ни слова!

Я поднялась с кресла. Наталья Ильинична тоже встала, натянула на себя, как пришлось, парик и внезапно больно схватила меня за плечи, встряхнула, уставилась мутным взглядом в мои глаза и едва не зарычала:

— Подосланная ты тварь! Ирка тебя подослала! Сначала своего любовника, потом — тебя! За черновиками охотитесь? Я и ему сказала — «вон!» И тебе скажу — вон! Из окна прыгнула! Прямо на мою кровать! Я ей все волосы выдрала! Скажи, скажи этой суке — Наталья не сдается! Наталья ещё в силе! Наталья переедет её машиной! Скажи — я это на кресте написала и приклеила! Имею право — я с Володькой целых девять лет прожила, а она всего ничего четыре годика!

… Как там говорится-то? «Хорошая мысля приходит опосля». Я вдруг сообразила, где читала начало статьи Михайлова, которую мне дала оплеванная Натальей Ильиничной последняя жена-вдова Ирина.

Схватила телефонную трубку:

— Дарья! Золотце! Надо срочно повидаться! На дачу съездить к тебе!

— Ой, не могу! В поликлинику бегу! Зуб дергает ужас как! Потом! Потом!

«Как же это у тебя не вовремя!» — хотела брякнуть, но удержалась. Ну до того некстати этот её больной зуб! Ну просто сил нет!

— Когда тебе можно будет позвонить?

— Если все нормально, если никакого воспаления надкостницы не обнаружат… Ой, болит, болит, бегу, бегу!

Раздражение следовало растоптать. Оно мешает принимать разумные решения. Так я и поступила. И тотчас выстроилась в голове цепочка тех необходимейших действий, которые требовалось предпринять, если…

Если мое чудовищное, невероятное, безумное предположение окажется чистой правдой…

Но прежде сделала уже дежурный звонок Любе Пестряковой:

— Очень бы хотела с тобой повидаться, Люба…

— Это зачем еще?

— Может быть, могла быть тебе полезной…

— Какая чушь! Бредятина! Чем это ты мне можешь быть полезной? Чем? Я же тебе уже сколько раз говорила — мне никакие советчики не нужны! Я — сама по себе! Поняла? Все поздно, все…

— Люба, ты такая красивая…

— Завела шарманку… Гуляй и дыши свежим воздухом! Не мешай мне читать сказки братьев Гримм!

Трубка брошена. Загадка осталась: «Почему эта девушка затаилась? Почему так упорно не желает встречаться со мной? Какие тайны скрывает её душа? Кому может повредить, если она вдруг разговорится? Значит, все-таки, она не сама сиганула с восьмого этажа… Значит, кто-то помог…»

Впрочем, обо всем этом можно было думать до бесконечности, а толку… Мне было известно доподлинно одно: врачи поставили девушку на ноги. Она вернулась домой. На улицу не выходит. Дышит воздухом, выбредая на балкон. С подругами по телефону разговаривает только о пустяках: о погоде-природе, о кино-театрах, выставках, последнем модном цвете плащей и юбок.

Есть у меня подозрение: боится чего-то Люба. Или кого-то. Даже из дома выходить боится…

Но рано или поздно её бюллетень закончится… И что тогда? Как она поступит? Если боится? Что-то придумает, чтобы и дальше отсиживаться в четырех стенах?

Упорная девушка Люба. Мне известно и то, как бились с ней следователи, пытаясь выведать, что это было, там, в гостинице «Орбита», сама ли она решила свести счеты с жизнью или…

Я, признаться, затаила обиду на эту непробиваемую девушку, на её насмешливый, небрежный тон, какой она взяла для ответов на мои вполне доброжелательные вопросы.

Я только потом, потом скажу себе: «Какая же ты эгоистка! Какая слепая, глухая эгоистка!..»

Пока же я, раздраженная Любиной несговорчивостью, бегу по следу дальше… Меня не покидает теперь ощущение, что, наконец-то, нащупала очертания того, что похоже на ключ к разгадке последовательных смертей четырех писателей и певца Анатолия Козырева. Хотя повторюсь, мои предположения и мне казались невероятными и бесстыжими…

И тем не менее… Другого не было дано. Следовало отработать эту чудовищную версию. И потому я сразу же, едва переговорив с Любой, глотнув кофе, раскрыла телефонную книжку. Ага, вот он, наинужнейший, а точнее, один из наинужнейших…

Рассчитывала на сердечный ответ и полное благорасположение? Ничуть. По опыту знаю, что первая реакция пожилых людей на звонок журналиста — оторопь и подозрительность. Далее «персонаж» или «клиент» будет тянуть, что вот, мол, всегда готов встретиться, но только не сегодня и не завтра, а через недельку, есть дела, которые не терпят отлагательств…

Однако ничуть не бывало! Мне ответил приветливый, спокойный голос:

— Милости прошу. Если у вас есть серьезный интерес к жизни и деятельности Владимира Сергеевича — я рада побеседовать с вами. Вы готовы прямо сейчас? Пожалуйста! Пусть вас не смутит наше небольшое семейное торжество… Оно идет к концу… Мы к вашим услугам. Записывайте: подъезд шестой, код…

«Ну надо же, какие ещё встречаются воспитанные люди! Ну надо же!» подумала я, уже на бегу к босоножкам дохлебывая кофе.

Клавдия Ивановна, первая жена-вдова В. С. Михайлова, жила в высотке, где находится гостиница «Украина». Надо только зайти с противоположной стороны.

Я все проделала, как велено, нашла шестой подъезд, нажала кнопку кода и вошла в сумрачный вестибюль.

Вот тебе и раз: со стороны-то казалось, что в этой высотке светло и празднично. Однако и в квартире Клавдии Ивановны было темновато, несмотря на обилие окон, и всюду горели торшеры. Пахло старостью, тленом, хотя кругом стояли вещи добротные, из резного дерева, а диван и кресла были обряжены в холщовые чистые чехлы. Угнетало и обилие фотографий в рамочках на стенах, напомнившее наш советский колумбарий.

Впрочем, стол в гостиной был накрыт красиво и распространял вполне свежие, аппетитные запахи разных яств.