Фридрих Незнанский - Тополиный пух

— Не понимаю, чего бояться? Если вранье — пусть автор отвечает, вы-то все при чем? А если фактам имеется подтверждение, тогда пусть отвечает господин фигурант. Двух мнений нет. И мы все у себя, в Генеральной прокуратуре, куда обратился за помощью этот Степанцов, так считаем. Кстати, оригинал этой статьи со мной, и я хотел бы с вами посоветоваться по поводу некоторых ее аспектов. Вот скажите мне, пожалуйста, Семен Аркадьевич, у вас как принято? Вы все читаете материалы еженедельника до их публикации?

— Да помилуйте, кто ж на это может быть способен? Тогда надо бросить собственную работу и заниматься исключительно чтением! А семью кормить кто будет? Кстати, этого «Палача» я впервые и увидел-то после публикации, когда свежий номер получил. Я Эдгару позвонил и предупредил, чтоб он ждал на свою шею неприятностей. Как в лужу глядел!

— Значит, вы были бы против статьи?

— Естественно! Глупость, помноженная на бездарность! Вы внимательно читали? Язычок-то, поди, отметили?

— Это тоже была одна из причин моего приезда к вам. На мой взгляд, стилистика, язык откровенно выпадают из общего стиля издания. Чем-то, простите, доморощенным таким пахнуло, из провинциальной прессы советских времен.

— Очень точная оценка, Александр Борисович… Так вас, получается, автор интересует? На предмет определенных санкций? — Писатель с иронией посмотрел на гостя.

— Да бросьте вы, какие, к черту, санкции? Вы в какое время живете, уважаемый Семен Аркадьевич? Санкции могут быть лишь в Том случае, если факты, изложенные в статье, будут признаны судом — не мной или вами, и даже не генеральным прокурором, а только судом! — клеветой, то есть, как записано в Уголовном кодексе, распространением заведомо ложных сведений, порочащих честь и достоинство другого лица или подрывающих его репутацию. Скажите мне, много вы слышали о подобных процессах? Да, в последнее время довольно часто один подает в суд на другого по поводу всякого рода инсинуаций, наносящих истцу, по его убеждению, моральный ущерб. Даже таксу, установили, какое оскорбление сколько стоит и на какое количество так называемых МРОТ может рассчитывать истец. Ну и что? Пишут в тех же газетах, что суд признал ответчика виновным, что обязал выплатить столько-то, а ответчик собирается обжаловать решение суда в верхних, извините за выражение, инстанциях. Чего огород-то городить? Кому такой страшный суд опасен, покажите мне?

Семен Аркадьевич с пониманием развел руками.

— Нет, здесь вопрос гораздо более сложный, — продолжил Турецкий. — Анонимность автора продиктована у него той элементарной причиной, что он действительно боится. И правильно делает. Знаете почему?

— Ну, вы полагаете, у него у самого крепко рыльце в пушку?

— Вот именно.

— Па-па! — донеслось до них. — Идите обедать!

— Ну вот, — огорченно сказал писатель, — и не поговорили толком.

— А мне кажется, — возразил Турецкий, — что, наоборот, я, во всяком случае, прекрасно вас понял. И после обеда, если бы вы нашли еще немного времени, обсудил бы с вами мою проблему более конкретно.

— Ну, я думал, вы сильно торопитесь.

— Нет, я готов, что называется, до упора. Если у вас есть такая возможность.

— Скажите, Александр Борисович, а как поздно вы можете уехать?

— У вас-тоже проблемы? — улыбнулся Турецкий.

— Да нет, видите ли… Мне не совсем удобно просить вас… Дело в том, что Люба, как бы сказать?.. Словом, она собирается уехать в Москву только после приезда моей жены. Нина же появится не раньше десяти, понимаете? А отпускать Любу одну в это время на электричке мне не хотелось бы, вы же знаете, как пристают в поездах, особенно вечерами, когда едет не так много народа.

— Я понял вас, можете не продолжать, Семен Аркадьевич, — засмеялся Турецкий. — Где ваша Люба живет, в каком районе?

— Ну что вы? Она с нами живет! Куда вы и звонили. На Красноармейской, в писательском доме. Знаете?

— Конечно, бывал там, и не раз, в гостях, разумеется. Ну, так в чем дело? Вы хотите, чтоб я ее доставил прямо к дому? С удовольствием, никаких проблем.

— Я вам буду весьма признателен, Александр Борисович!

— Не стоит благодарности… если, разумеется, Люба сама возражать не станет.

— Да ну что вы! Она согласится с удовольствием!

— Вот и отлично.

Турецкий, подходя к дому, увидел ее на ступеньках веранды. Люба смотрела на них, точнее, на него, и в глазах ее, так ему показалось, светилась загадка, а по губам скользило такое веселое лукавство, что у Александра Борисовича шевельнулась подспудная мысль: она-то согласится с удовольствием, тут нет сомнений, но было бы очень неплохо, если бы удовольствие стало взаимным. А в чем проблемы? Она не девочка, вон колечко, судя по его ширине, обручальное, блестит на правой руке, скорее всего, разведена, раз проживает с родителями. Лицом очень даже недурна. Отменная фигура, выглядит так, что только слепой не обернется. То есть все при ней, а почему одна? А может, ей нравится такая жизнь? Вот возьмет и пригласит его, когда приедут в Москву, на чашку чая! Он ведь не сможет ей отказать? И потом, он же не слепой…

— Люба, ты знаешь, — сказал Семен Аркадьевич, — а ведь я неожиданно решил твой вопрос. Александр Борисович обещал, что довезет тебя прямо до подъезда!

— Хорошо, папа, спасибо. Проходите к столу, уже все накрыто, — с показным смирением произнесла она, метнув при этом такой взгляд на Турецкого, что у него екнуло под сердцем и вспотели ладони.

И это дало ему повод немедленно спросить, где можно помыть руки. Люба провела его в глубь дома, где был устроен вполне городской санузел. Показала на полотенце и, выйдя в коридор, оперлась плечом о косяк. Он, вытирая руки, посмотрел на нее, она не отвела глаз, но чуть улыбнулась — можно было подумать, что даже отчасти призывно. Турецкий продолжал вытирать каждый палец теперь отдельно, не сводя с нее взгляда, — этакий опасный библейский змей! Но она вдруг громко хмыкнула и подмигнула ему, показав язык, словно шаловливая девчонка. Турецкий мог поклясться, что у нее это ловко получилось и ничуть не противоречило ее взрослому возрасту. Выходя, а эта чертовка даже не посторонилась, почти загораживая своим выставленным круглым бедром проход, Александр быстрым движением ладони скользнул по ее талии и чуть подтянул к себе. Люба невольно изогнулась, вскинув лицо, и тогда Турецкий, воровато прижал губы к ее щеке, рядом с ушком, и задержал, едва слышно чмокнув.

— Спасибо, Люба, — тут же отстраняясь и отпуская ее, достаточно громко сказал он, и она вдруг густо покраснела.

«Вот только этого нам еще и не хватало!» — с досадой подумал он, уже кляня себя за неосторожность.

— Идите, я сейчас, — отвернувшись, спокойно сказала она и, скользнув мимо него в ванную, открыла кран и пустила воду.