Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры

– Закройте глаза. Думайте о сне, отбросьте все посторонние мысли. Дышите спокойно, равномерно и глубоко. Ничто вам не мешает, вас не тревожит, не беспокоит. Никакие посторонние звуки вы не воспринимаете. Вы все время слышите мой голос и погружаетесь в сон. Дыхание становится все ровнее, все глубже. Вас охватывает дремота, сонливость… Ваше тело приятно тяжелеет, расслабляется, точно наливается свинцом. Я буду считать, и с каждой цифрой сонливость будет усиливаться. Раз… два…

«Этот психолог действительно хорош», – думала Ксения, глядя, как перестают дергаться тонкие пергаментные веки Пироговой. Она расположилась на стуле в коридоре, одетая на этот раз в длинную шерстяную юбку и свитер под горло. Напротив, держа ее за тонкое запястье, сидел Трофимов. Маша, прислонившись к стене и сложив руки на груди, стояла рядом. Ксения примостилась на раскладушке, бок о бок с дюжим санитаром. В руках она держала магнитофон.

– Сейчас вы откроете глаза, и вам снова будет шесть лет. Вы собираетесь идти в первый класс и живете с родителями и братом в этой коммуналке на канале Грибоедова.

Маша кивнула Ксюше, и та включила магнитофон: музыка заиграла совсем тихо, будто и правда доносилась из пятьдесят девятого года.

«Море шумит грозной волной, чайка летит рядом с кормой, что ж вы, друзья, приуныли, песни морские забыли…» – запел томный баритон.

– Мама… – вдруг услышала Ксюша тонкий девчоночий голосок. – Мама, а она точно мертвая?

Вздрогнув, все присутствующие уставились на Пирогову. Глаза ее теперь были широко распахнуты и смотрели прямо перед собой.

Противная эта Аллочка! Леночка смотрит, как та бросает в слезах новые ботиночки, купленные отцом, кричит, размазывая по пухлым щекам текущие градом слезы:

– Я старые, старые хочу! – И Аллочкин папа – вот дела! – не сердится, а просто поднимает их с полу и уносит в комнату. Леночка успевает принюхаться – ботиночки пахнут свежей кожей, и тут дверь захлопывается. Леночка вздыхает: ей ужасно хочется поделиться с остальными детьми квартиры впечатлениями – сегодня они с мамой впервые ходили в баню. Настоящую, для взрослых, там, где одежду складывают в шкафчиках. Мама оставила Леночку караулить свой тазик, а сама пошла стоять в очереди за горячей и холодной водой. Леночка даже испугалась: мама сразу пропала из виду. Вокруг обжигающим туманом клубится пар, едва мерцают под потолком электрические лампочки, пахнет распаренной кожей и моченым веником; шум льющейся воды, грохот тазов, перекличка десятков моющихся женщин сливаются в один протяжный гул. То тут, то там из клубов пара возникают тела – иногда полные, как мамино, а иногда темные, страшные, с искривленными спинами.

– Это от труда непосильного, – вздыхает, вернувшись, мама. – Думаешь, они старые? Им же лет сорок пять от силы!

«Сорок пять! Очень, очень старые», – хочет сказать Леночка, с испугом вглядываясь в чужую наготу. А вырывается:

– Какие же все некрасивые!

– Чего ж все-то? – мылит ее мама. – Вон, гляди, у той – отличная фигура!

Мама кивает подбородком на полускрытую в парном мороке тетку. Леночка недоумевает: и что же в той фигуре красивого? Вот лицо – это да, с ним понятно, а тут…

А потом обе с облегчением вышли в прохладу предбанника – остывать и пить клюквенный морс, он продается в пивном ларьке. Вспомнив кисловатый, свежий привкус на языке, Леночка быстро, по-лисьи, облизнулась. Хорошее было утро. Жаль, сейчас делать совсем нечего. Леночка теребит в руках пупса-голыша: Тома недавно подарила ей собственноручно скроенные из лоскутков юбочку, сорочку и даже маленький платочек на голову. Но Лене скучно играть одной. От скуки она и делает непозволительное: снимает со школьного передника и пришпиливает пупсу на грудь октябрятскую звездочку – и теперь прижимает голыша к себе, чтобы никто не увидел такого святотатства. Укачивает и думает о своем. Папа обещал сводить ее в Цирк на Фонтанке – туда сейчас как раз приехал Борис Манжелли с конюшней дрессированных лошадей «Карнавал», но со смертью старой Ксении Лазаревны папа будто забыл о своих обещаниях. Все сидит, мрачно трет лоб, даже радио меньше слушает. Леночка пожимает острыми плечиками: и что тут расстраиваться? Ну, умерла. Вот уж кто был совсем старый – не жалко! Но нет, сегодня все снова собрались на кухне – уже в который раз! Плотно прикрыли дверь – пришлось им с Леркой подслушивать из туалета, оттуда на кухню выходит забраное стеклом окошко – для экономии электроэнергии.

– Дверь на черную лестницу была закрыта, – говорит папа негромко, но им с Леркой слышно.

– Хотите сказать, это кто-то из нашей квартиры? – взвивается голос тети Веры. – Что за глупости!

Все разом загалдели: мол, неслыханно, да это мог быть кто угодно, старушка, может, с революции какое добро не распродала! Но все голоса перекрывает только что прорезавшийся бас Алеши Лоскудова.

– Это не мог быть кто угодно, – говорит он. – Ключи есть только у своих. Обе двери – парадная и черная – закрыты и не взломаны. Все дома, и все могли зайти к старушке и подсыпать ей яд, ведь это был крысиный яд, Андрей Геннадьевич?

– Стрихнин, если быть точным, – прокашлявшись, отвечает доктор.

– Да, но кому-то это было сделать проще, вэрно? – это дядя Заза – когда он волнуется, еще явственнее слышен акцент.

– Вы кого-то конкретно имеете в виду? – впервые слышен голос тети Иры, Ирочки, как ее называла Ксения Лазаревна, жившей рядом с ней в проходной комнатке.

– Боже упаси, Ирочка, никто вас не обвиняет! – тетя Люда, мама Леши и Кольки, говорит мягко, будто извиняется.

– Говорите за себя! – подает голос – визгливый, взвинченный – тетя Зина, Аллочкина мать. – Да и наследовать там только вам и было!

– Мы никого не обвиняем! – снова вступает Леша Лоскудов, и Лерка с Леночкой переглядываются – странно, что Лешка, еще совсем недавно сам их товарищ, теперь явно перехватил инициативу у взрослого папы. – Нам просто нужно решить, что говорить милиции…

Лерка вдруг спрыгивает с унитаза, на который они взгромоздились, чтобы лучше слышать, и выскальзывает в коридор.

– Ты куда? – шепотом окликает его Леночка.

– Куда-куда! К покойнице! – Лерка делает страшные глаза.

Леночка испуганно сглатывает:

– Ты что! Зачем?!

– За марками, конечно, балда! У нее же еще много осталось!

Леночка вся дрожит, но бежит за братом. Он уже у дверей Ксении Лазаревны, тихо поворачивает ручку двери, еще секунду – и они оба окажутся в той комнате, где жила мертвая старушка. Леночке не это страшно – после скелета того мальчика, что обнаружил участковый у них в подвале, ее таким не испугаешь. Нет, она до ужаса боится, что ее поймают, – и тогда вся страшная тишина, все тайные подозрения, вся опасливая ненависть, скопившаяся с тех пор, как убили бабушку Ксению, обрушится на нее, Леночку, – за то, что нарушила правила.