Дарья Дезомбре - Тени старой квартиры

– Не сейчас, – твердо сказал врач. – Дайте ей время. Она пока все равно под галоперидолом.

– Завтра, – поднялась Маша со стула. – Я приду к вам завтра.

Ее нашли на следующее утро – на покатых, по-деревенски поросших пожухлой травой берегах Монастырки, речки, впадающей в Обводный канал. Она лежала, прижимая сухую ручку ко впалой груди – мертвая птичка, вечное дитя, убаюканное собственным безумием.

– Сердце, – сказал Маше Трофимов по телефону. – Я, возможно, вколол слишком большую дозу. И не прислушался к вам – был уверен, что из больницы ей никуда не деться.

Маша молчала: цепочка смертей, бравшая начало в коммунальной квартире на Грибоедова, все удлиннялась. Невозможно было не связать ее желание узнать больше о прошлом с неудачными последствиями гипноза в виде передозировки успокоительного. И далее, далее – с гибелью на берегу узкой речушки, протекающей так близко и от психиатрической клиники, и от Александро-Невского монастыря с его знаменитыми некрополями. Они помолчали, и Маша уже хотела попрощаться, когда доктор добавил:

– Но знаете, что мне показалось странным?

Маша замерла: она будто ждала этой фразы.

– Обычно первым признаком передозировки является сонливость, затем – глубокий сон…

– И вам удивительно, что в таком состоянии она нашла в себе силы одеться и выбраться из больницы?

– Да. Но патологоанатом отверг все мои сомнения на этот счет как лица заинтересованного.

«Конечно, – подумала Маша, – вся эта история с вывозом на частную квартиру, обострением болезни в результате гипноза и последовавшей за ней смертью больного грозит и так не слишком уважаемому в стенах этого медучреждения психологу как минимум потерей работы».

– У меня есть ответное предложение, – сказала она. – Давайте подадим иск на независимую экспертизу. Я найду судмедэксперта.

Легко сказать – сложнее сделать. Положив трубку, Маша некоторое время провела в задумчивости, а потом решительно набрала номер Андрея.

Впервые – впервые почти за месяц – они поговорили нормально. Нет, не о высоких чувствах, а – кто бы сомневался? – о работе. Но в их беседе не было привычного уже напряжения. И Андрей приободрился: за прошедшее время он успел раз отругать себя за идиотское предложение никому не нужных верхней конечности и внутреннего органа, уйти в глубокую тоску, от которой традиционно лечился работой и долгими вечерами в обнимку с Раневской. И вот сегодня, после разговора с Машей, вдруг почувствовал – как чувствуют весну по изменению в воздухе и настойчивому чириканью птиц, – что все еще возможно, что Машин отъезд – не навсегда, что она еще приедет на дачку и ляжет на продавленный матрац с ним рядом, уткнувшись ему в плечо, а он, в свою очередь, зароется носом в шелковистую волну волос и будет лежать так вечно… Пока Раневская не разлучит их поутру, требуя жратвы. Жратвы и выгула на шести сотках участка.

Итак – у Маши оказалось для него два задания. Первое: найти в Питере дельного судмедэксперта. Тут он справился легко – лишь отзвонившись Паше, патологоанатому.

– Есть у меня для тебя в Питере человечек, – оживился, выслушав просьбу, Паша. – Завкафедрой патологической анатомии. Звезда, между прочим.

– Отлично, – записал номер Андрей. – Значит, сработаются с Каравай.

– Ага, – хохотнул Паша. – «И звезда с звездою говорит». Вы там, кстати, как?

– Мы там – хорошо, – помрачнел Андрей.

– Вот и не затягивайте, ррребята! Дети, совместный быт сближают. Пора-пора!

– Не всем же троих строгать, – улыбнулся, не выдержав, Андрей. Павел был счастливым многодетным отцом.

– Всем, всем, – заурчал Паша. – А совсем хорошим людям можно и четверых.

– Да ладно!

– Через полгода, – самодовольно хмыкнул Паша. И, прервав поток Андреевых поздравлений, закончил: – Денег он с Машки не возьмет, а вот коньяк, желательно имени одного французского императора, хорошо бы и поднести.

Андрей заверил, что коньяк будет, и даже сам набрал телефон питерского светила с целью: а) обозначить свою территорию, чтобы не вздумал с Машей кокетничать; б) попросить копию экспертизы – с тем же намерением контроля, только на этот раз не романтического плана. Андрею не нравилось, когда рядом с Машей появлялись трупы. Пусть даже пожилых дам с психиатрическими отклонениями.

Экспертизу он получил быстро – то ли коньяк сработал, то ли Машино обаяние. И прочитав ее, Андрей крякнул и вновь набрал номер в Северной столице.

– Он уверен? – спросил Андрей поднявшую трубку Машу. Голос ее звучал глухо:

– Что это не тот след, который остался от инъекции, сделанной в квартире? – Маша прочистила горло. – Уверен. Это была повторная доза. Кололи в другую руку и в другую вену. Остались синяки – следы пальцев на плече, там, где он прижимал старуху к земле, вкалывая ей лекарство. Все тот же галоперидол. Только на этот раз она впала в кому. Из которой уже не вышла.

– Кто еще мог знать о вашем эксперименте?

– Много кто, – на секунду задумалась Маша. – Главврач, да и другие врачи, я полагаю. Медсестры. Санитары «Скорой помощи». Проверить их всех нет никакой возможности.

Они помолчали.

– По второй твоей просьбе, – вступил Андрей, открывая свои записи.

– Носов?

– Да. Вся информация, которую я тебе изложу – исключительно для твоей оценки ситуации и человека, – официально никуда пойти не может.

– Я поняла, – вздохнула Маша. Фээсбэшные штучки. Ладно, пусть хоть так.

– Николай Анатольевич Носов, усыновлен отчимом в пятилетнем возрасте, 1960 года рождения. Вкратце – городская шпана, отчим – слесарь на Кировском заводе. Начал свою карьеру в 90-х, занялся бартером. А именно: обменивал высоколиквидное сырье на продовольствие. Участвовал и в Комитете продовольствия, и в Комитете по торговле. Тогда это была отработанная схема.

– Я что-то читала про это, уже давно, – прервала его Маша. – Люди из мэрии пользовались выделенными квотами на бартер и создавали десятки мелких подставных фирм.

– Ну да. Фирмочки потом получали лицензии, и дорогостоящее сырье на миллионы долларов – нефть, лом черных и цветных металлов, сотни кубометров леса – уходило за рубеж. А продовольствия в обмен на этот самый бартер не поступало. Неплохой фокус, согласись?

– Неплохой. Значит, Носов – один из фокусников?

– Один из солистов, я бы сказал. И никто не вякнул против этой прекрасной инициативы, опаньки! Потому что как же можно – это же Петербург-Ленинград! У правительства только одна мысль в голове – нельзя допустить вторую блокаду в городе на Неве! И не раз, заметь, не два, а несколько лет подряд. – Андрей почувствовал, что его колотит: – Я не понимаю, черт, я не понимаю, как этого можно было не видеть, а продолжать отдавать сырье в обмен на пшик! Сюр какой-то!