Наталия Антонова - Сон без пробуждения

Наполеонов вышел из машины и, проигнорировав кота, весело крикнул:

– Эй, дома кто-нибудь есть?!

– Загоняй машину в гараж, – услышал он голос Мориса.

Было видно, что Миндаугас только что расчистил дороги от ворот до дома и до гаража.

– Что, викинг, хлеб отрабатываешь? – пошутил Шура.

– Отрабатываю, – бесстрастно согласился Миндаугас.

– Зря, – заметил Наполеонов, – метель обещали. Опять занесет.

– Снова почистим, – так же спокойно ответил Морис.

– Завидую я твоему хладнокровию.

Миндаугас пожал плечами и громко позвал:

– Дональд! Дон!

Огромный кот забежал во двор и со всего разбега взлетел на плечо Миндаугаса.

– Ну и зверь! – проворчал Шура.

Кот сверкнул в его сторону огромными ярко-желтыми глазами и заурчал.

– Урчи, урчи, тигр! – поддразнил его Шура.

Кот фыркнул и демонстративно отвернулся, уткнув нос в щеку Мориса.

– Ох, – вздохнул Шура и отправился заводить машину в гараж.

В прихожей их встретила Мирослава.

– Наконец-то, Шурочка!

– К вам ходить опасно, – рассмеялся Наполеонов, косясь на кота, – того и гляди зверюга задерет.

– Он не зверюга, – улыбнулась Мирослава, – Дон добрый, просто ты не нашел с ним общего языка.

– Ага, – хмыкнул Шурочка, – только мне и осталось, как с котами язык находить, мало мне прочих граждан…

– Ладно уж, не ворчи, – сказала Мирослава, – заходи. Ужинать будем.

– Вот, с этого бы и начинали, – искренне обрадовался Наполеонов.

… Ужин был шикарный. И Шурочка ни в чем себе не отказывал.

После ужина все, в том числе и кот, перебрались в библиотеку.

Шура едва не мурлыкал от удовольствия, развалившись в удобном кресле перед камином.

Яркие языки огня плясали на поленьях, отбрасывая причудливые тени.

Сама комната казалась оранжевым шатром, затерявшимся в просторах вселенной.

– Выглянешь в окно, – думал Наполеонов, – а там звезды, звезды… звезды…

Шурочке хотелось закрыть глаза и поспать хотя бы пару часов. Он чертовски устал! А еще этот замечательный ужин. И тепло камина…

… За окном, действительно, плыли звезды, но только снежные. Их медленный танец постепенно перерос в обещанную синоптиками метель. Но через опущенные портьеры ничего не было видно, и поэтому Шура ощущал полное умиротворение.

Сквозь полудрему он думал о том, что ему предстоит долгий разговор с Мирославой, ведь неспроста же она пригласила его на ужин… Хотя чаще всего он приходил без всякого приглашения. Если быть честным, то Шура не чувствовал Мирославу просто другом, она для него, скорее, была сестрой, так же, как Виктор – братом.

И тут он вспомнил про свалившуюся ему на голову подругу матери…

– О, эта тетя Рая! И за что?! Что он плохого сделал, чтобы мать так обожала свою не умеющую молчать подругу?!

Шурочка отчетливо слышал мурлыканье кота:

– Мур-мур-мур…

Постепенно эти звуки стали восприниматься им как:

– Баю-баюшки-баю…

Шурочка уснул. Проснулся он, когда напольные часы били двенадцать раз. Полночь. Вокруг тишина. Только по-прежнему горит огонь в камине и мурлычет дремлющий в полглаза кот.

Наполеонов заметил, что кто-то заботливо укрыл его теплым пледом.

– Кто-нибудь есть в доме? – позвал он, поднимаясь с кресла и потягиваясь.

– Есть, – ответили ему. И тут Наполеонов заметил, что Мирослава и Морис, по-видимому, и не покидали библиотеки, просто устроились поудобнее с книгами и дали капитану выспаться.

– Чаю хочешь? – спросил Морис.

– Хочу, – откликнулся Шурочка, – а торт остался?

– Остался, – кивнул Миндаугас, – сейчас принесу.

– Один кусочек, – крикнула ему вдогонку Мирослава.

– Это еще почему?! – возмутился Шурочка.

– А то ты опять уснешь, – сказала Мирослава.

– Имею право. Работа у меня собачья…

– Имеешь, имеешь, – перебила Волгина, – но только после разговора.

– Ладно уж, не беспокойтесь, ваше величество, – съязвил Шура, – я выспался.

– Прекрасно, – парировала Мирослава, – а чтобы тебе не напрягаться, можешь именовать меня просто богиней.

Шура метнул на хозяйку дома красноречивый взгляд, но не сказал ни слова.

Морис прикатил столик с чаем, наполеоном для Шуры и фруктами для Мирославы и себя.

Дон в такой поздний час никогда не ел, поэтому он неодобрительно посмотрел на еду, лизнул пару раз свою лапу и снова закрыл глаза…

Мирослава подошла к камину и села рядом с котом.

Отблески пламени озарили ее лицо. В изгибе губ затаилась и растаяла улыбка неуловимая, непостижимая. Была она или нет на губах молодой женщины, могло знать только пламя, рассыпавшееся красными отблесками искр на черной шерсти кота.

– Между прочим, – недовольно пробубнил Шура, – уже первый час пошел.

– Ну и что? – невинно осведомилась Мирослава.

– Ничего! Все порядочные люди в это время спят.

– Увы, Шурочка, ты сыщик…

– Знаю, знаю, – ворчливо отозвался Наполеонов, и принялся за чай с тортом.

Морис взял со стола чашку чаю и подал ее Мирославе.

– Спасибо.

– Пожалуйста.

– Ну, вы даете! – восхитился Шура.

– Не понимаю… – пожала плечами Мирослава, – как Софье Марковне – известнейшей пианистке, талантливейшему педагогу – удалось воспитать свое чадо подобным образом?!

– Меня уже в третий раз за короткое время упрекают в невоспитанности.

Мирослава фыркнула.

– У матушки просто не хватало на меня времени, – ответил Наполеонов и продолжил уплетать торт.

– О, кстати! – вспомнил он, – сегодня я у вас переночую.

– Мы догадались, – сказала Мирослава, – только не забудь позвонить матери.

– Не надо!

– То есть? Она же будет волноваться! При твоей-то работе!

– Сказал же, не надо! Она думает, что я в командировке.

– Некрасиво обманывать родителей, – заметил без тени улыбки Морис.

Шура метнул в него красноречивый взгляд, но от острот по поводу просвещенной Европы и маленькой, но гордой Литвы, удержался.

Вместо этого он повернулся к Мирославе:

– К матери приехала подруга. Близкая.

– Ну и?

– Она тетка, конечно, ничего, но болтушка страшная. Рта вообще не закрывает. У меня такое впечатление, что она даже во сне разговаривает.

Шурочка дурашливо всхлипнул:

– Пожалейте меня, ребята! Не могу я с этой бабой, извините, дамой, долго рядом находиться. У меня на нее аллергия. Заболею, в больницу слягу, кто будет тогда преступников ловить?

– Наполеонов, будет тебе лицедействовать, – сказала же тебе: живи, сколько хочешь. Дом большой, места много.

– А вот «сколько хочешь» – не говорили! – Шурочка весело потер одну ладонь о другую.

– Так, теперь сказали. Шура, давай перейдем к делу.

– Торт кончился? – огорчился Наполеонов и тут же спросил с надеждой, – а еще остался хоть маленький кусочек?