Гарри Кемельман - В субботу рабби остался голодным

— Значит, вы их оправдываете?

— Я не оправдываю, я просто понимаю.

— Не думаю, что этого достаточно. Мистер Брэддок, председатель городского управления, — прихожанин нашей церкви, и я намерен поговорить с ним об этом.

Лэниган поджал губы, затем взглянул на настенные часы и, откинувшись в кресле, крикнул через коридор дежурному по отделению.

— Свяжись с патрульной машиной, Джо! Скажи, чтобы ехали прямо к храму и помогли там регулировать движение. Я говорил с рабби, он сказал, что съезжаться начнут около половины седьмого, а самый пик будет между без четверти семь и четвертью восьмого. После этого они могут ехать, а Лемл пусть останется еще на полчаса. На обратном пути они его подберут.

Он выпрямился в кресле и улыбнулся своему посетителю.

— Вперед, святой отец! Пойдите и поговорите с Элфом Брэддоком об Эде Лумисе. Он прекрасно знает Эда Лумиса. Во время регаты Эд у него рулевым.

Колониальный поселок стал первым кварталом типовой застройки в Барнардс-Кроссинге, в районе Чилтон. Обычные шуточки, касающиеся типовой застройки, к Колониальному поселку были неприменимы: здесь можно было не опасаться, что муж, возвращаясь домой, перепутает двери и попадет не в тот дом. Хотя все дома в Колониальном поселке были построены по одному проекту, во внешней отделке использовались три разных стиля, так что каждый из стоящих рядом домов отличался от соседа. Невозможно было спутать гладкую дверь в стиле «модерн», украшенную тремя диагональными окошками, с белой филенчатой дверью в стиле «кейп-код» [15] Кейп-код — архитектурный стиль: дома коттеджного типа с щипцовой крышей. , имевшей по бокам два длинных, узких окна, или же с массивной дверью в стиле «ренессанс», которая висела на двух кованых железных петлях, щедро украшенных коваными же гвоздями, и отличалась маленьким квадратным окошком в черной чугунной раме. Фонарь над крыльцом и перила лестницы, ведущей к парадной двери, в каждом случае были выдержаны в том же стиле. Да и внутри, как не уставали подчеркивать агенты по недвижимости, фурнитура и осветительные приборы были подобраны безупречно: в домах в стиле «кейп-код» были дверные ручки в виде стеклянных шаров и хрустальные канделябры; в домах стиля «ренессанс» — ручки из кованой меди и квадратные фонари из цветного витражного стекла в кованых железных рамках; «модерн» же отличался дверными ручками из полированной латуни и такими же канделябрами слегка изогнутой формы.

И хотя участки под домами были скромных размеров — как правило, не больше пяти тысяч квадратных футов, — они обеспечивали уединенность, давая в то же время дополнительное преимущество — возможность установить более близкие отношения с соседями. Летом в Колониальном поселке обычным делом было пригласить соседей на барбекю, а несколько раз за сезон, в субботние вечера, жители поселка собирались на общие вечеринки.

Старшее поколение горожан смотрело на Колониальный поселок свысока. Сами они жили в уродливых, но зато прочных и просторных викторианских домах, застройку же поселка называли не иначе, как «крекерные коробки», и ехидно называли их затопленные ливнями подвалы домашними бассейнами. Это было несправедливо. Затапливало не все подвалы в Колониальном поселке — только те, что находились в нижней части района.

Неправдой было и то, что поселок заселен одними евреями, ибо здесь жило почти столько же и неевреев. Например, один конец улицы Брэдфорд-лейн, где жили Айзек и Патриция Хирш, был и впрямь чисто еврейским, но на другом ее конце жили некий Венути, некий О’Хирн и Стан Падефский — поляк.

Сегодня, накануне Йом-Кипура, во многих домах Колониального поселка царила суматоха — семьи собирались в храм. Дома у Хиршей, впрочем, было относительно спокойно. Патриция Хирш — высокая, статная женщина лет тридцати с небольшим, рыжеволосая, с веснушками и большими голубыми глазами — уже закончила ужинать и убирала со стола посуду. Она часто ужинала в одиночестве, так как никогда нельзя было сказать, в котором часу муж придет с работы. Обычно ее это не беспокоило, но сегодня она пообещала Лиз Маркус — соседке из дома напротив — посидеть вечером с ее детьми, чтобы та смогла успеть на молитву «Коль-нидрей». Муж запаздывал, и это сердило Патрицию, тем более что утром она специально попросила его вернуться пораньше. Ужин был приготовлен ему в крошечной столовой, отделенной от гостиной расписной книжной полкой (в домах в стиле «ренессанс» вместо полки была кованая железная ограда, а в стиле «модерн» — низкая стенка из стеклянных кирпичей). Пат посмотрела на часы и уже собиралась позвонить мужу на работу, чтобы удостовериться, что он уже ушел, когда услышала, как он открывает ключом дверь.

Внешне Айзек Хирш был полной противоположностью своей молодой привлекательной жене — низенький толстяк лет пятидесяти, с лысой головой, обрамленной венчиком седеющих, серо-стальных волос. Под толстым носом, испещренным красными жилками, щетинились короткие усы. Жена наклонилась к нему, чтобы небрежно чмокнуть в щеку, после чего сказала с упреком:

— Я ведь говорила тебе, что собираюсь посидеть с детьми Лиз Маркус и обещала быть у нее пораньше.

— У тебя еще полно времени, детка. Службу начинают не раньше семи, может, даже не раньше четверти восьмого — перед самым заходом солнца.

— Откуда ты знаешь? Ты уже сколько лет туда не ходил.

— Некоторые вещи не забываются, детка.

— Если ты этого не забываешь, то почему не ходишь?

Он пожал плечами и сел за стол.

— По-моему, это что-то вроде Рождества, так ведь? — продолжала Пат. — Я не хожу в церковь, и дома у нас никогда с этим особо не носились, но у меня всегда было ощущение, что я должна как-то отметить Рождество. Когда мама и папа были живы, я всегда считала очень важным поехать на Рождество к ним в Саут-Бенд. — Она принялась подавать ему ужин. — Это что-то в этом роде, да?

Айзек задумался.

— Да, для кого-то это так. Но для большинства это — как и все, что связано с религией, — своего рода суеверие. А я просто-напросто не суеверен.

Жена села напротив него и смотрела, как он ест. Он продолжал, делая паузы, чтобы проглотить суп:

— Есть евреи, которые притворяются, будто ужасно гордятся своим еврейством, хотя не знают, что с ним делать, и уж во всяком случае это не их собственный выбор… А есть такие, которые жалеют, что родились евреями. На самом деле это то же самое чувство, только вывернутое наизнанку. — Он помахал перед ней ложкой. — Ничто так не похоже на вогнутую поверхность, как выпуклая. Вот они и делают, что могут, чтобы как-то изменить это, бедняги.

Пат убрала тарелку и принесла другую.

— Если они уезжают из родного города, то меняют имя, — продолжал Айзек. — Если остаются, это уже сложнее, но они над этим работают. Я — еврей, но я не горжусь этим и не жалею об этом. Я не стараюсь скрыть этого, но и не упиваюсь этим. Я такой, потому что таким родился. Это всего лишь предмет классификации, категория, а категории можно раскладывать по полочкам, как кому угодно: вверх, вниз, влево, вправо.