Владимир Югов - Человек в круге

— Я видела тебя вчера. Не скажу — где.

— В гостинице. Ты была с…

— Вообще рядом сидящего не бойся. Но больше не говори. Что ты хочешь теперь?

— Я хочу, чтобы ты познакомила меня с письмами Шугова.

— А ты спросил? Они есть?

— Я, думаю, есть. — Я почему-то верил своему соседу и говорил открыто, не боясь. — Ты же любила и любишь его.

Долго, целую вечность, длилось молчание. Потом я услышал ее слезы.

— Не плачь! — попросил я, и очень радовался тому, что она плачет: пусть этот молодой милый интеллигент, сидящий рядом со мной и ловко управляющий «Волгой», поймет, если не понял до этого, что есть любовь на свете, что звонки через него от Вячеслава Максимовича к ней, Елене Мещерской, не так и окончательны: следует за ними неизвестность.

Лена все плакала.

— Не плачь, — опять попросил я ее. — Не стоит плакать… И прости меня, что я так долго много не понимал.

— А кто из вас, мужиков, что-то в женщинах понимает!

Она заплакала пуще. Водитель взял одной рукой меня за плечо. Я увидел доброе лицо молодого человека, упрашивающее меня больше не тревожить женщину. Мы встретились взглядами: нет, он никому не расскажет о нашем с Леной разговоре.

Письма Павла Шугова. Что скрывает буква Н.?

Бывший сержант Шаруйко вносит ясность.

Дружба Павликовой с Леной.

Почему полковник решил перейти границу именно на этом участке?

Что означают предупреждения генерала Ковалева?

Я знал, что есть эти письма. Я почувствовал это тогда, когда к нам в гарнизон приезжала на гастроли труппа из Москвы и артистка Вероника Кругловская передала мне письмо от Елены Мещерской. Я был тогда на одном из их концертов и мне довелось, несмотря на дикую ревность (наверное, деланную) моего сотрудника, поэта Пети Петрова, поговорить с Вероникой еще раз.

— Боже, как она страдает! — сказала Вероника. — Это письмо не для вас, как мне кажется. — Вероника была серьезней, чем мне показалось, когда она пришла в редакцию первый раз. — Это письмо — дань ее бывшему мужу. По-моему, она его по-прежнему любит.

Тогда я усомнился. Никакой любви не было! Я знал это из папочки.

— Тогда зачем она хранит его письма?

— У нее есть письма Шугова? Но они же… Не такая Лена беспечная, чтобы за ней из-за писем тянулся хвост из прошлого.

— У нее есть эти письма! — заявила Кругловская. Некрасивое лицо артистки одухотворилось враз. — Это вы, мужчины, заметаете всегда следы. Вы трусливы, как мыши. А женщины… Если они любят, они не боятся.

Я помнил об этом разговоре, но особых надежд на письма все-таки не питал. Да я всегда разочаровывался в том, что мне сообщила Вероника. Факты, которые крутились вокруг Шугова и его отношений с женой, продолжали быть железно-логичными: никакой любви между ними быть не могло, потому что любовь между такими исключена. Избалованная родителями и обожающим ее сомнительным окружением, Лена не могла, как я уверял себя, любить. В этом уверял меня всякий раз и Железновский. Как она могла любить, если принимала Н., потом С., если она «крутила» с Железновским, да и со мной не прочь была пофлиртовать. Но разве это — все? Где появлялась она, там и были поклонники, которым она отдавала, по выбору, предпочтение… А Павел Шугов? Служака. Холодный исполнитель воинского долга, оказавшийся еще и с двойным лицом. Разве могут такие любить? Шугов тоже не мог любить!

И вот я держу, наконец, в руках их письма.

— Я догадываюсь, почему отдаю эти письма. Конечно, с возвратом. — Мы стояли с Леной в каком-то темном, грязном подъезде — свидание тут назначила она, и я не знаю, почему избрала этот подъезд (только позже я об этом узнал: тут после развода со своей новой женой, обитал в холостяцкой квартире Железновский. Стоило ей крикнуть о помощи, он мог тут же сбежать по лестнице со своего первого этажа). — Мне неприятно, что ты знаешь о моих отношениях с Вячеславом Максимовичем Ковалевым. Кстати, он не знает о моих этих письмах. И ты меня никогда не выдашь… Так вот, я догадываюсь, почему отдаю. Я хочу этим как бы оправдаться. Я не продаюсь Вячеславу Максимовичу. Я люблю и буду любить другого, а не его. Это все, что могу сказать тебе…

«7.11.19.. года.

Лена!

Я боюсь тебя назвать как-то иначе, прибавлять к твоему имени слова, которые всегда сопровождают женщин и мужчин. Я не вправе себя назвать мужчиной, а тебя — женщиной. Мы еще парень и девушка. Ничего мы еще не сделали в этой жизни. Мне, однако, почему-то хочется именно тебе рассказать, о чем я думаю уже не как парень, только что окончивший десятилетку, а как взрослый мужчина.

Лена!

Я хочу поступить в военное училище, я хочу поступить в пограничное училище. Из всего того, что я знаю о долге, чести, верности нашим идеалам, это мое личное предназначение самое весомое. Именно тут, как на оселке, отточится характер человека. Я понимаю, что здесь люди проверяются на деле. Здесь должны быть самые чистые, самые мужественные, самые преданные. То есть — самые достойные. Народ должен быть всегда уверен в этих людях.

Я пишу тебе это письмо, Лена, после того парада, который видел собственными глазами и в котором не отказался бы участвовать. Я пишу в казарме, куда нас поместили, чтобы мы успешно подготовились и сдали все экзамены. Удастся ли мне это сделать? Мне будет больно, если мне откажут.

«Дорогой мой мальчишка Павел Афанасьевич!

Ты не обижайся, что я сразу не смогла тебе ответить. Да и какая разница! Получишь ли ты письмо на день раньше или на день позже, — не все ли равно? Знай, я никогда не ставлю даты высылки письма… Высылки? Или посылки? Видишь, я слабее тебя владею словом. У тебя какой-то строгий и официальный слог. Ты — как маршал всей Страны Советов. Четок, краток, лаконичен.

Скажу откровенно, меня чуточку взволновало, кем ты будешь. И я рассказала своим родителям об этом. Папа меня похвалил, что я делюсь с ним личным. По-моему, мой отец серьезно это воспринял и решил устелить тебе дороженьку. Такой уж папаня! И ты на него не злись! Ты в школе был всегда — дурачок! Знаешь почему? Да потому что этого „почему“ у тебя хватало на всех нас. Праведник! Не отвергай помощь.

Не безразличная к тебе Ленка.

P.S. Учти, я люблю стройных мужчин в военной форме. Но особенно моряков. Это, может, к твоему огорчению. Но ты поступай в пограничники».

«1.05.19.. года.

Милая Леночка! Я недавно получил парадную форму, и сегодня маршировал в ней в славном сводном отряде пограничников. Немножко похвастаюсь! Лена! Я подошел по росту — не ниже 185! Я подошел по весу — 84–86, я подошел… одним словом, по лицу. Оно у меня оказалось даже через край серьезным, и мы с товарищем Н. шли в первой шеренге. Лена, я чуть-чуть в подпитии. Н. тоже. Он ушел, не знаю куда. Но если к девчонкам, ты не ревнуй его. Я понял в прошлый раз, что ты глядела на него больше, чем на меня. Конечно, новенький всегда лучше старенького. Но я тебя к Н., представляешь, не ревную. Он душка. Мы с ним тут намуштровалис-я-я! И сколько спас он моего времени на занятиях полевых! Сколько мы с ним пропрятались в стогах сена, когда шла муштра. Он выдумщик, и мы с ним мелко шалили… Приедешь ли ты к нам с Н.? Только, пожалуйста, не обещай ему приехать, обещай приехать мне!