Владимир Югов - Человек в круге

— Конечно. И сам не мог любить, и другим не давал любить. И везде так! — Он стукнул по столу кулаком. — Дошло, наверное, что меня, генерала, его недруга, попешили, наконец… Туда же к нему, этому Шугову, доходит! Говорят, там — шишка в разведке. Конечно, знает весь южный регион! А это же мусульмане. Чего его знать! Они же продадут все, эти мусульмане. Только пообещай… Но ничего, Павел Афанасьевич! Ты зря похоронил меня!

Я квакнул: как же он мог оттуда похоронить генерала?

— Ты что? За это дело взялся, а сам элементарных вещей не знаешь? Вот тебе раз!

— А-а, — догадался я, — оттуда компромат? По чужим каналам?

С. кивнул головой.

— В точку попал. Слушай, я поначалу тебе не доверял. Железновский мне о тебе рассказывал: мол, неуправляем бываешь, лезешь на рожон. А сейчас, когда ты о болотных сапогах рассказал, я тебе доверяю. Выпить бы за это! потер он руки. — Хлебануть с радости!

Я недоуменно поднял на него свой взгляд.

— Чего смотришь? Погорелец! Погорелец он! Твой-то Никитка! И не боюсь громко сказать!.. Лично я ему не прощу! Он еще попомнит, на кого руку поднял. На померших — подумай! А живым… Живым не мешай жить, ежели сам живешь и в болотных сапогах по коврам шастаешь! Не смей учить тогда! Не смей говорить: «Пиши по собственной болезни!» Сам ты больной! И мы тебе припишем эту болезнь!

Он стучал в такт своим словам ножом по столу, и звенело у меня в ушах. И было страшно глядеть на перекошенное от злости лицо генерала.

Женщина, обеспокоенная шумом, выглянула в дверь, он успокоительно махнул ей рукой, и она снова скрылась.

— Ладно, — сразу как-то остыл генерал, — давай о деле поговорим. Значит, сержанты…

Я шел к нему узнать о том, как создавалось дело с Шуговым по поводу исчезновения листиков из Устава, и для меня приятной неожиданностью прозвучало это заявление генерала — о сержантах. Я сразу подхватил тему о них и стал жаловаться, сколько отписок получил: ничего не сдвинулось с места после того, как я получил список от Мамчура.

— Давай план нарисуем, как действовать тебе. Люди настоящие нужны. И их надо уважать. И помогать им надо. Вызволить мы их вызволим. Я уже кое-что сделал.

Он стал инструктировать меня, как теперь далее писать о сержантах-пограничниках, как говорить с каждым — он мне дал загодя приготовленный список, и к каким людям я должен обратиться.

Когда мы закончили разговор о сержантах, безвинно еще на ту пору томившихся в тюрьмах, я спросил:

— Товарищ генерал! А как вы его, Шугова, взяли тогда с Боевым Уставом? Как вычислили? И как это делается профессионалами? Конечно, в пределах возможного.

— Опять тебе жидок наплел по поводу ямы, которую я якобы вырыл Павлу Афанасьевичу Шугову? Да брешет еврейчик!

— И все-таки… Я читал дело.

— Кто тебе его давал? Шмаринов?

— Нет, другой человек.

— Другой дать не мог. Только Шмаринов. И то потому, что в волейбол вместе играли.

— Видите, знаете обо мне — как профессионал. Значит, и то, с Уставом, изготовляли умно и хорошо.

— Беда наша, что много тогда их числилось по делу. Но то, что Шугов ушел потом, лишний раз подтвердило, что искали мы тогда у них на курсе не случайно… Но ты когда-либо представлял, как все там произошло? Вот гляди. Я хочу тебе понравиться, ха-ха-ха! Честно! За то, что ты о болотных сапогах мне информацию подарил… Так гляди! Скажем, во всяком военном учебном заведении, на ту пору, когда учился Шугов, книжки секретные выдавались так. Отвечал за них кто-то один, он шел в секретную часть, брал под расписку книги на группу, приносил их в класс. Эти книги он потом и раздавал каждому слушателю-курсанту под расписку. После того, как занятия кончались, каждый должен был сдать свою книгу. Ее — по существующему закону — надо было досконально проверить. Но кто проверяет! Книга и книга. Тут-то враг и воспользовался. По одному листику хвать из каждой книжки целый Устав. А его только выпустили. А американская разведка охотится за ним. Почему русские в последней войне победили? Какой опыт заложен в Устав? По страничке, выходит, — нате вам!

— Но неужели Шугов это мог сделать один?

— Думаю, что наладил он с кем-то уже тогда связь. Вдвоем легче. Выходит, скажем, из класса кто-то. В туалет, допустим. Шмыг незаметно из его Устава листик!

— Но на глазах же всех!

— Да ты знаешь, для чего берут эти учебники? Чтобы положить на стол, а самим в курилке анекдоты трепать. В это время и работал Шугов. Может, с напарником. Напарник смотрел, а Шугов — вырывал или вырезал аккуратно. К тому времени он научился аккуратно работать.

…Теперь я хорошо знаю, как все было. По маленькой крошке, одна к одной, собрал я данные в «Деле Шугова» о пропаже Боевого Устава. Как ни странно, рассказал мне об этом всесильный Железновский. И рассказал в то самое взлетное, как он выразился, для С. время. О периоде падения Н.С.Хрущева написано предостаточно. Но почти нигде не упоминается о том, кто «валил» его — кроме Брежнева, Суслова и других, что были на виду. Черновую-то работу делали такие, как генерал С. Они собирали компромат. К примеру, такой, как эти злосчастные сапоги болотные во всесильном на то время здании ЦК компартии республики. На даче С. собрался в тот день прилета уже опального Хрущева отряд штурмовиков, готовых по приказу С. идти и громить все, что прикажут громить. Они ждали лишь сигнала.

К сожалению, был среди штурмовиков и сержант Шаруйко. Тот самый, что служил на заставе Павликова, а потом, разом со своими боевыми товарищами по оружию, отмерял сотни километров тюремных дорог.

Но об этом позже. Сейчас я следую рассказу Железновского.

Я был в ту осень на известинском совещании, и Железновский нашел меня в гостинице поздно вечером. Как он открыл мою дверь, объяснить не могу. Может, я не закрывал ее. Все может быть.

Но помню: Железновский подошел ко мне, когда я сидел у телевизора, сзади и тихо сказал:

— Ну здравствуй!

Я вздрогнул и обернулся.

— Не боись, — засмеялся Железновский одними губами. — Помнишь, ты как говорил?

— Не боюсь уже, — нервно засмеялся и я. — Чего прокрался?

— Привет тебе принес. Догадался?

— От Лены? — встрепенулся я. — Как она себя чувствует?

— Чего ты забеспокоился так о чужой женщине?

— Твоей, что ли?

— Нет, не моей и не твоей. А генерала, как мы называем его с тобой, С.

— Вали на бедного старикана.

— О-о! Он нам даст фору! Боевик! Бабы от него в восторге. Он их умеет, говорит, ласкать. А мы с тобой ласкать их не умеем.

— Не плачь, ты-то в этом поднаторен.

— Это генерал рассказывал при встрече с тобой?

— Нет, о тебе лично он не говорил. Но и без него наслышан.

— Сплетни собираешь?

— Только тебе, что ли, собирать на меня компромат?

— Да хотел бы я тогда!.. Ты бы в один миг сгорел со своей этой компашкой. Ты бы тоже стал врагом народа. Сознался бы, что был в свои четырнадцать лет басмачом, убивал комиссаров и комиссарш, вырезал им на спине звездочки.