Федора Кайгородова - В Москве-реке крокодилы не ловятся

Я отправилась в путешествие по плавкрану, раздумывая, где бы пристроиться, чтобы все видеть, но в то же время не сидеть на рельсе, не курить и не вызывать подозрений из — за того, что я вечно торчу на палубе?

Методично я обошла палубу, чтобы запомнить, где что находится, пока светло. Попадая на железный настил, я слушала вкусный звук отдающихся шагов. Иногда каблуки утопали в чем — то мягком. Везде было чисто выметено, как на городской улице. Въевшиеся пятна мазута и солярки были присыпаны песком, но не исчезли.

Жилой отсек на плавкране находится не посередине, как это бывает на теплоходах, а на носу. Из него ведут два выхода: налево и направо. В коридоре жилого отсека настелен линолеум, а в каютах, как я успела заметить — ковры. И это при работе с соляркой и мазутом? Заметив возле входа кучу домашней обуви, я поняла, какой выход нашли ребята. Они переобувались в жилом отсеке, сбрасывая грязные сапоги. Поэтому — то капитан встретил нас в тапочках — он просто не успел переобуться, он же смотрел на нас из своей каюты в бинокль.

Некоторые матросы щеголяли по жилому отсеку в носках и даже в белых. Все это сильно напоминало деревенский дом: тапочки, носки, стирка и выход на две стороны, похожий на сени. Здесь только бочек с квашеной капустой недоставало.

Выйдя на улицу, я принялась осматривать жилой отсек снаружи. На нем было навешано множество дверей, но куда они вели — неизвестно. Для кладовых и подсобок на первом этаже было слишком мало места, скорее всего, это были двери, ведущие в трюм, возможно, не связанные с основным пространством нижнего отсека.

Как дань теплому дню, обе двери, ведущие в жилой отсек, были распахнуты настежь. Шагая вдоль одного борта, я отчетливо видела часть другого сквозь проем. Там, заложив руки за спину, мерял палубу длинными ногами командир спасательных работ. Вид у него был задумчивым. Добираясь до носа, Дмитрий Перов, как и я, и поворачивал назад, видимо, не желая со мной встречаться, не думаю, что он не видел меня. «Я ведь могу с ним поговорить, раз у меня образовалось свободное время», — решила я простую для себя задачу, огибая жилой отсек с носа и направляясь к командиру.

Как только он заметил мои маневры — тут же прибавил шагу, беря курс на корму. Я, конечно, не из тех, кто напрашивается на приятельские отношения, но когда тобой так явно пренебрегают, во мне разгорается дух противоречия.

— Дмитрий Степанович! — окликнула я его. — Вы случайно не за мной следите? Лучше идите сюда, поговорим!

— Сейчас не могу, поговорите с кем-нибудь другим, — сухо ответил он, не оглядываясь и не прибавляя шагу.

— С кем? Никого нет на палубе!

— Ну, конечно, все же заняты делом!

— Намек понял! — я дурашливо приложила руку к несуществующему козырьку.

Командир насмешливо посмотрел на меня и сделал вид, что уходит наверх, мягко ступая обутыми в кроссовки ногами. «А он не старый совсем, — подумала я, — и довольно интересный, глаза внимательные и умные. Но меня он, явно, недолюбливает».

Вдруг я заметила, что по корме, где стояли накрытые брезентом механизмы, довольно далеко от меня, волоком протащили длинный ящик.

— Что на этом корабле происходит с ящиками? — возмутилась я, понимая, что не успею туда добежать — до кормы было, как до соседней улицы. — Что они таскают их туда — сюда? А может, это забыли что — либо из продуктов? Тогда почему не на склад понесли?

Сделав вид, что я любуюсь вечерним закатом и ничего вокруг себя не вижу, я рассеянно двинулась на корму. Затем я на секунду остановилась возле якорного шпиля, взялась за него рукой, подумала и уронила ручку. Наклонившись за упавшей ручкой, я искоса взглянула в ту сторону, где мужики тащили ящик. На этот раз они поставили его на палубу и сели сверху. И как раз спиной ко мне.

— Повезло, так повезло! — тихонько сказала я себе и, уже не таясь, пошла на корму быстрым шагом.

По моим наблюдениям, это был тот же самый ящик и те же самые мужики, которых я встретила ночной порой в первый свой день на плавкране. Единственное, что меня смущало, так это то, что мы отплыли часа три назад, ящик же прятали на барже с песком. Значит, все это время он находился открыто на борту плавкрана и значит, ни для кого не было секретом его присутствие. Сгорбившись на ящике и пряча спичку в корявых пальцах, мужики старались прикурить, но огонь гас на ветру, как по заказу. Я подобралась довольно близко, так, что даже слышала голоса. Вот сейчас я узнаю самое главное…

— Сидит рыбак на берегу, — рассказывал один. — С собакой. Зимой. Вдруг из проруби выныривает корова и спрашивает: «Мужик! Дай прикурить?» Мужик дает.

Я не сразу поняла, что он рассказывает анекдот.

— Выныривает корова второй раз из проруби. Говорит: «Мужик! Дай закурить?» Мужик дает. И смотрит на собаку. А собака и говорит: «А шо я? Шо я? Я сама обалдела!»

Мужик, который рассказывал, засмеялся, отрывисто и хрипло. Второй подумал немного и сказал с расстановкой:

— Ни фига не понял! Михай! Собака, что ли разговаривает?

— Да ну тебя! — отмахнулся тот. — Как думаешь, не уморили мы его? — он похлопал по крышке ящика.

— Таких уморишь! Скорей сам откинешься! — вздохнул другой и тяжело поднялся.

Мужики встали со своего импровизированного сиденья, а я тут же нырнула за уже знакомый прибор, накрытый брезентом. Похоже, они ни от кого не прятались или чувствовали полную безнаказанность. Они потащили ящик волоком, а я, приготовив фотоаппарат, который висел у меня на шее, два раза нажала на кнопку. Раздались тихие щелчки — мне показалось, что они прогремели, как выстрелы. Вспышку я предусмотрительно отключила еще в каюте. Ничего не заметив, мужики продолжили свой тяжкий путь. Я уже приготовилась вздохнуть с облегчением, что мой шпионский дебют закончился так удачно, как чья — то властная рука схватила меня за плечо.

— А — а — а! — придушенным голосом заорала я.

— Тихо! Тихо! — неизвестный закрыл мой рот. — А ты не такая смелая, как я думал!

— Конечно, не такая, Дмитрий Степанович! — выпалила я, как только узнала командира. — Какие погоды стоят замечательные! Зачем вы меня пугаете?

— Я? Вас? — удивился командир, он так крепко сжимал мое плечо, как будто боялся, что я убегу. — Это я пугаю? Ну, нет, этот номер со мной не пройдет! Это вы мне скажите, что здесь делаете? — наконец, опомнился он от моей наглости и зловещим тоном спросил: — Капитан вам, кажется, доверяет?

— Но ведь вы ему не скажете? Да? — мой нежный голос мог смутить кого угодно, только не этого закоснелого дальтоника.

— Не скажу! Может быть! Если вы мне объясните, что все это значит? — ехидно ответил он, пальцем показывая на фотоаппарат.

Но я уже оправилась от испуга, а смутить меня вообще — то трудно — иначе б я не бегала за репортажами по городу!