Агата Кристи - Неоконченный портрет

Он и Сирилл разглядывали друг друга, как два знакомых пса. Джим относился к Сириллу с уважением, поскольку тот был на два года старше и ходил в частную школу. Ни тот ни другой не обращали никакого внимания на Селию, потому что Селия была всего-навсего ребенком.

Примерно недели через три Гранты отправились домой, в Англию. Селия слышала, как мистер Грант сказал ее матери:

— Я потрясен тем, как выглядит Джон, но он говорит мне, что с тех пор, как приехал сюда, чувствует себя куда лучше.

Селия сказала потом матери:

— Мамочка, а папочка болен?

Мама как-то странно посмотрела на нее и ответила:

— Нет, конечно, нет. Он сейчас совсем здоров. Это просто от сырости и дождей в Англии.

Селия обрадовалась тому, что отец не болен. Какой же больной — он никогда не лежит в постели, никогда не чихает и приступов разлива желчи у него не бывает. Иногда он кашлял, но это оттого, что он так много курит. Селия знала это, потому что отец ей так говорил.

Но почему, подумала она, мама посмотрела так… странно…

Настал май, и они уехали из По — сначала в Аржелес, у подножия Пиренеев, а потом в Котрэ, высоко в горах.

В Аржелесе Селия влюбилась. Предметом ее обожания был мальчик-лифтер по имени Огюст. Не Анри, маленький светловолосый мальчишка-лифтер, который иногда разыгрывал ее, Берту и Беатрису (они тоже приехали в Аржелес), а Огюст. Огюсту было восемнадцать лет, он был высокий, смуглый, с желтовато-бледным лицом и очень мрачный на вид.

Его вовсе не интересовали пассажиры, которых он возил вверх и вниз. Селия так и не набралась храбрости заговорить с ним. Никто — даже Жанна — не догадывался о ее романтической страсти. Ночью в постели Селии рисовались картины того, как она спасает жизнь Огюсту, на скаку останавливая его коня, или как они с Огюстом единственные выжили при кораблекрушении и как она спасала его жизнь, плывя к берегу и держа его голову над водой. Иногда Огюст спасал ее из огня, но это почему-то было не так приятно. Она получала наибольшее удовольствие, когда Огюст, со слезами на глазах, говорил ей: «Мадемуазель, я обязан вам жизнью. Как могу я отблагодарить вас?»

Страсть была короткой, но бурной. Через месяц они отправились в Котрэ, и Селия влюбилась в Джейнет Пэттерсон.

Джейнет было пятнадцать лет. Она была славной девушкой с каштановыми волосами и добрыми голубыми глазами. Она не была красавицей и ничем особенно не выделялась. Но проявляла доброту к малышам и не утомлялась игрой с ними.

Самой большой радостью в жизни для Селии было бы вырасти и быть похожей на ее кумира. Когда-нибудь она тоже наденет полосатую блузку с воротничком и галстуком, волосы заплетет в косу и завяжет черным бантом. И у нее тоже будет эта загадочная штуковина — фигура. У Джейнет фигура была очень даже заметная, она выпирала с обеих сторон блузки. А Селия, ребенок очень худенький (Сирилл, когда ему хотелось досадить Селии, называл ее «костлявым цыпленком», чем обязательно доводил до слез), была влюблена в полноту. Но ведь настанет же такой день, такой чудесный день, когда она вырастет и все у нее будет выпирать там, где положено.

— Мамочка, — спросила она однажды, — когда у меня будет такая грудка, чтоб торчало?

Мать взглянула на нее и сказала:

— Тебе что, она так нужна?

— О да, — прерывисто задышала Селия.

— Когда тебе будет лет четырнадцать или пятнадцать — как Джейнет.

— Можно у меня будет тогда полосатая блузка?

— Наверное, но они не кажутся мне красивыми.

Селия взглянула на нее с упреком.

— По-моему, они восхитительны. Мамочка, ну, пожалуйста, скажи, что купишь мне такую блузку, когда мне будет пятнадцать.

— Куплю, если она тебе еще будет нужна.

Конечно же, будет.

И Селия побежала разыскивать своего кумира. К величайшей ее досаде, Джейнет гуляла с подругой, француженкой Ивонной Барбье. Селия ненавидела Ивонну Барбье лютой ненавистью и завидовала ей. Ивонна была прехорошенькая, очень изящная, не по летам развитая. Хотя ей было всего пятнадцать лет, выглядела она как восемнадцатилетняя. Она держала Джейнет под руку и ворковала, как голубок.

— Naturallement je n’ai rien dit à Maman. Je lui ai répondu… [14] Я естественно ничего не сказала маме. Я ей ответила (фр.).

— Беги, милочка, — ласково сказала Джейнет, — мы с Ивонной сейчас заняты.

Селия уныло поплелась домой. Как же она ненавидела эту гадкую Ивонну Барбье.

Увы, через две недели Джейнет со своими родителями уехали из Котрэ. Образ ее быстро изгладился из памяти, зато сохранилось восторженное предвкушение того дня, когда у нее, Селии, появится «фигура».

Время в Котрэ текло весело. Тут прямо над головой высились горы. Впрочем, даже и теперь они выглядели вовсе не так, как Селия их себе представляла. До конца жизни она так и не научилась восхищаться горным пейзажем. В подсознании жило чувство, что ее обманули. В Котрэ были всевозможные развлечения. По утрам они энергично шагали в Ла Пайер, где отец и мать пили из стаканов воду, очень неприятную на вкус. После этого покупали леденцовые палочки. Они были закручены как спираль — разного цвета и вкуса. Селия обычно получала палочку ананасовую, матери нравилась зеленая — анисовая. Отцу, как ни странно, никакие не нравились. С тех пор, как они приехали в Котрэ, он выглядел более жизнерадостным и счастливым.

— Меня место это вполне устраивает, Мириам, — говорил он. — Я становлюсь здесь другим человеком.

Жена отзывалась:

— Тогда мы пробудем здесь как можно больше.

И она стала здесь веселее — больше смеялась. Тревожная складка над переносицей у нее разгладилась. Селией она мало занималась. Зная, что девочка находится под присмотром Жанны, она всем сердцем и душой посвятила себя мужу.

После утренней прогулки Селия шла домой с Жанной лесом, по тропинкам, зигзагами бегущими вверх и вниз; иногда она скатывалась по откосу, нещадно пачкая панталоны. Жанна испускала вопли отчаяния.

— Oh, mess-ce n’est pas gentil ce que vous faites-là. Et vos pantalons. Que dirait Madame votre mère?

— Encore une fois, Jeanne. Une fois seulement.

— Non, non, Oh, mees [15] Ох, мисс, нехорошо вы себя ведете. А панталоны-то! Что скажет ваша матушка? — Ну, еще разочек, Жанна. Всего один раз. — Нет, нет. Ох, мисс (фр.). .

После обеда Жанна усаживалась шить. Селия шла гулять и встречалась с другими детьми. Особенно усиленно ей прочили в подружки маленькую девочку по имени Мэри Хейз.

— Такая милая девчушка, — говорила мать Селии, — такая воспитанная и славная. Хорошая подружка для Селии.

Селия играла с Мэри Хейз, когда от этого никак уж нельзя было увильнуть. Мэри, увы, наводила на нее скуку. Она была мягкой и приветливой, но — на взгляд Селии — необычайной занудой. Зато Селии нравилась маленькая американка Маргрит Пристмен. Она была из какого-то Западного штата, и у нее был необычайно тянучий говор, который завораживал английскую девочку. Маргрит играла в игры, незнакомые Селии. Гуляла она в сопровождении няни, удивительной старушки в огромной черной шляпе с хлопающими полями, и старушка эта то и дело говорила: «Не отходи от Фэнни, ты слышишь меня?»