Филипп Буэн - Сожги в мою честь

— Идем далее… Утром меня принимал Романеф. Судья все больше укрепляется в мысли, что раввин — ключевая фигура этого грязного дела. А еще у него есть основания считать, что убийство Йозевича — дело того же исполнителя… нанятого Рефиком.

Паскаль ухмыльнулся — Одиль поняла, что он доволен выше крыши. «Взять убийцу серба и значит взять раввина», — заявил он на днях. Она думала иначе, но благоразумно воздержалась от высказывания своего мнения — исполнителей второстепенных ролей не спрашивают.

— И что рассказал судья?

— Следующее, Каршоз: необходимо охранять Вайнштейна. Информатор предупредил, что турки собираются его прикончить. Сегодня вечером.

— Хм… Если делать ставку на самого сердитого участника гонки, я бы выбрал сынка Бонелли. С какой стати османцам убивать Вайнштейна?

— И это известно: отомстить за Рефика и серба. Они думают, что их смерть заказал Еврей.

— Чушь собачья, это же глупо!

— Будет полная катастрофа, если нападение на Вайнштейна удастся: мы думаем, что в деле раввина он играет главную роль.

— Причастен как минимум.

— Увидим попозже. Главное сейчас — сохранить ему жизнь. Романеф рассчитывает на нас… хочет видеть его живым и невредимым за решеткой.

Паскаль уступил в споре: если таково мнение судьи, ни к чему излишнее рвение.

— И поэтому, Каршоз, поручаю вам не выпускать Вайнштейна из виду. Анукян поможет. Возьмите себе двух надежных человек в помощь, парней, умеющих держать язык за зубами.

— Охотно, патрон, если укажете, куда идти.

— «Пальма Афулы» во втором округе. Еврей принимает там своих «друзей» по субботам. Ресторанчик возле синагоги.

— Заметано, засядем возле него, как кроты.

— Не нужно двусмысленных сравнений, Каршоз, мне больше по душе «как уховертки».

Одиль скривилась — уховертки вызывали у нее отвращение.

— Отвратительные насекомые.

— Вздор, Анукян, они безобидны — ночной образ жизни, очень полезны, их называют друзьями садовника. Знаете, что мне в них нравится? Они поедают своих вредоносных собратьев. Наших маленьких «коллег» надо не давить, а оберегать.

— Но они же прогрызают барабанные перепонки людей.

Антония расхохоталась.

— Совершенный миф, возникший из их привычки лакомиться! Знаете, как называют половинки абрикосов?

— Понятия не имею.

— Ушки или уши! Уховертки прогрызают их своими щипчиками и поедают самое вкусное… Нынче вечером вы будете вести себя как уховертки: сохраните наиболее ценную часть нашего расследования… это жизнь Вайнштейна, конечно.

Урок природоведения окончен, комиссар взяла папку и встала.

— У меня важная встреча, я не могу ее отложить. Оставляю вам ключи, Каршоз, можете звонить мне на мобильный.

— Нет проблем, позвоню, если станет жарко.

— А я изучу записи Милоша, пока не было времени их посмотреть.

Услышав имя Милоша, майор изобразил, что дает себе оплеуху.

— Вот я идиот! Забыл сказать ему, что лаборатория прислала заключение. Волокна, которые Машек нашел возле поместья Бернье-Тенона, искусственного происхождения. Не везет ему — акрил…

Ресторан «Пальма Афулы». 23 часа 12 минут.

Помещение скромных размеров, стены выкрашены голубой краской, увешаны видами Иерусалима, на двери табличка «Нет свободных мест». А занимал все заведение только десяток посетителей.

Их стол ломился от праздничных яств. Тонкие картофельные оладьи латкес, вкуснейшая жареная лапша кугель, фаршированный карп, сочные говяжьи клопсы. И израильское вино галиль самого высшего качества.

Вайнштейн никогда не чувствовал себя лучше. Ветер удачи дул в его паруса. Чуть захмелев, он произносил тост за тостом.

— За Рефика! Пусть отправляется к дьяволу!

Проклятие подхватили десять голосов крепких мужчин с квадратными плечами. Вайнштейн с намеком чокнулся с одним из них — парнем без одного уха:

— И за твое здоровье, Бернар! Храни тебя Всевышний.

Оба выпили красного вина за это благословение. До дна. Святотатствуя. Но Вайнштейну море было по колено, и он раскупорил новую бутылку.

— За Матье Бонелли! Мы не враждовали, ничего не имели друг против друга. Вот почему не знаю, что ему пожелать.

Такой недостаток воображения был отмечен разочарованным возгласом присутствующих.

— Тихо! Если у кого-то есть идея, покупаю! За приемлемую цену, я умею торговаться.

И наградой за шутку тут же прогремел раскатистый хохот.

— Но я скажу кое-что, — продолжил глава застолья. — Если бы Господь не призвал к себе Матье, мы никогда не обнаружили бы шелудивого пса, желавшего нашей погибели. У Рефика были острые зубы, он хотел проглотить корсиканцев, нас, заграбастать все доходы… Только конца такого не ожидал. Благодарю тебя, Матье. Твоя смерть указала нам, откуда грозит опасность.

В другом конце стола с места поднялся бритоголовый гигант в байкерской куртке, плотно облегавшей мощный торс.

— А что пожелаешь сербу, Даниэль?

Вайнштейн прижал палец к губам, хитро сощурился, делая вид, что доверяет собрату большой секрет:

— Тш-ш… На этого мне плевать, его подвел под монастырь длинный язык.

— Ну же, Даниэль, скажи хотя бы последнее слово.

— Хм… Если уж так настаиваешь… Желаю ему врать в аду искуснее, чем здесь. И держаться подальше от Рефика! Турок не любит тех, кто ведет двойную игру. А Антон-таки в этом преуспел, правда?

— Конечно! Глупость мерзавца избавила нас от больших проблем.

— И ничего мне не стоила!

Новый взрыв смеха ознаменовал остроту. Оживленный — речь так и льется, на этой хорошей волне Вайнштейн решил наградить великана:

— Погоди садиться, Самюэль, у меня для тебя подарок.

Голоса смолкли. Что задумал шеф?

— Благодаря тебе я чувствую себя лучше некуда. Сейчас поймешь почему. Я поднимаю бокал — да что там, целую бутылку! — и поминаю Камиля Гутвана. Самого большого антисемита со времен Геббельса! Пусть поразмыслит над своей писаниной там, где сейчас находится: руки прочь от наших раввинов! Смерть да послужит ему уроком! Замахнувшийся на мою веру столкнется со мной на узкой дорожке.

Никто не зааплодировал при этих проникновенных словах. Все разделяли веру, убеждения и гнев говорившего. Эта крыса Гутван заслужил свой конец.

— Дорогой мой Самюэль, за услуги, оказанные сообществу, хочу подарить тебе это.

Вайнштейн нагнулся, достал какую-то коробку и подал ее великану.

— Обувь?

— Открой, сам увидишь.

Самюэль поблагодарил и среди общего смеха вынул ботинки из кожи крокодила.

— Можешь надеть, Самюэль, это твой размер.

— Они великолепны… Но почему вдруг вы их дарите?