Артур Конан Дойль - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса

Вот чем объяснялась ее землистая бледность, ее нервное расстройство, ее припадки истерического смеха на следующее утро. Но содержимое сундука? Что она сделала с ним? Безусловно, речь тут могла идти только о старом металле и камешках, которые мой клиент выудил из озера. Она выкинула мешок с ними туда при первой возможности, чтобы замести последние следы своего преступления.

Двадцать минут я сидел неподвижно, обдумывая все это. Масгрейв, очень бледный, все еще стоял, покачивая фонарь и заглядывая в дыру.

«Это монеты Карла Первого, – сказал он, разглядывая горстку, извлеченную из сундука. – Видите, мы не ошиблись в дате «Ритуала».

«Возможно, мы найдем еще кое-что, относящееся к Карлу Первому! – вскричал я, когда внезапно меня осенило, как истолковать два первых вопроса. – Позвольте мне поглядеть содержимое мешка, который вытащили из озера».

Мы поднялись в его кабинет, и он разложил передо мной обломки. Посмотрев на них, я понял, почему он не придал им никакого значения, – металл совсем почернел, а камешки были тусклыми и бесцветными. Я потер один камешек о свой рукав, и он заискрился в темной ложбинке моей ладони. Металлический предмет когда-то имел форму двойного обруча, но был перекручен и искорежен.

«Не забывайте, – сказал я, – что роялисты продолжали успешную борьбу в Англии и после смерти короля, а когда наконец были вынуждены бежать, они, вероятно, спрятали многие свои ценности с намерением вернуться за ними в более мирное время».

«Мой предок, сэр Ральф Масгрейв, занимал видное место среди роялистов и был правой рукой Карла Второго в его скитаниях», – сказал мой друг.

«Ах, вот как! – отозвался я. – Ну, теперь, думается, это обеспечивает нас последним недостававшим звеном. Я должен поздравить вас с обретением, хотя и довольно трагичным образом, реликвии, помимо своей колоссальной ценности, являющейся вдобавок еще и историческим раритетом».

«Так что же это?» – изумленно ахнул он.

«Не что иное, как древняя корона английских королей».

«Корона?!»

«Вот именно. Вспомните, что говорится в «Ритуале»: «Чьим это было?» – «Того, кого нет». Ведь Карл был уже казнен. Затем: «Кто должен это получить?» – «Тот, кто придет». Это был Карл Второй, чье возвращение считалось предрешенным. По-моему, нет сомнения, что исковерканная, потерявшая форму диадема некогда венчала головы царственных Стюартов».

«Но как же она оказалась в озере?»

«Ну, ответ на этот вопрос потребует времени». – И я изложил ему всю длинную цепь предположений и доказательств, которую выковал. Когда мой рассказ завершился, сумерки давно сомкнулись и в небе ярко сияла луна.

«Так почему же Карл не получил свою корону, когда вернул себе престол?» – спросил Масгрейв, укладывая реликвию назад в парусиновый мешок.

«А! Тут вы коснулись той единственной подробности, которую нам, скорее всего, выяснить не удастся. Предположительно, Масгрейв, хранивший тайну, к этому времени умер, оставив своим потомкам эту подсказку, но по какому-то недосмотру не объяснил ее смысла. С того дня и по этот она передавалась от отца к сыну, пока не попала в руки человека, который сумел извлечь из нее смысл и поплатился за это жизнью».

Вот такова, Ватсон, история Ритуала Масгрейвов. Корона хранится у них в Хэрлстоуне, хотя они претерпели всякие юридические неприятности и уплатили солидную сумму, прежде чем им разрешили оставить ее у себя. Полагаю, если вы сошлетесь на меня, они будут рады показать ее вам. А женщина исчезла бесследно, и, скорее всего, она уехала из Англии и укрылась с воспоминаниями о своем преступлении за морем в каком-то неведомом краю.

Июль, последовавший за моей свадьбой, стал достопамятным из-за трех интересных дел, благодаря которым мне выпала привилегия пребывать в обществе Шерлока Холмса и изучать его методы. В моих записях они помечены как «Приключение со вторым пятном», «Приключение с военно-морским договором» и «Приключение с усталым капитаном». К сожалению, первое затрагивает интересы такой важности и касается стольких важнейших фамилий королевства, что предать его гласности нельзя будет еще много лет. Однако ни одно из дел, которыми когда-либо занимался Холмс, не продемонстрировало с такой полнотой значимость его аналитического метода и не произвело столь глубокого впечатления на соприкоснувшихся с ним. Я все еще храню дословно записанную беседу, в которой он изложил истинные факты этого дела мсье Дюбюку из полиции Парижа и Фрицу фон Вальдбауму, именитому данцигскому специалисту, которые потратили свою энергию на обстоятельства, оказавшиеся всего лишь побочными. Однако должно наступить новое столетие, прежде чем эту историю можно будет рассказать без опасных последствий. А пока я перейду ко второму делу в моем списке, которое также одно время, казалось, обещало приобрести национальную важность и отмечено некоторыми эпизодами, придающими ему уникальнейший характер.

В мои школьные дни я близко сошелся с Перси Фелпсом, примерно моим ровесником, хотя в школе он был на два класса старше меня. Его отличали блестящие способности, и он завоевывал все призы, какие только предлагала школа, завершив свои подвиги получением стипендии, позволившей ему пожинать учебные лавры уже в Кембридже. У него, насколько я знал, имелись большие родственные связи, и еще когда все мы были маленькими мальчиками, нам было известно, что брат его матери – лорд Холдхерст – виднейший консервативный политик. В школе столь блистательное родство пользы ему не приносило. Напротив, нас оно только подстрекало изводить его на площадке для игр или хлопнуть крикетной битой под коленками. Но все обернулось иначе, едва годы ученичества остались позади. Краем уха я слышал, что его способности и влияние дяди обеспечили ему прекрасный пост в Министерстве иностранных дел, а затем он совершенно изгладился из моей памяти, пока нижеследующее письмо не напомнило мне о его существовании.

«Шиповник», Уокинг

«Дорогой Ватсон, не сомневаюсь, вы помните «Головастика» Фелпса из пятого класса, когда вы были в третьем. Возможно, вы даже слышали, что благодаря моему дяде я получил назначение в Министерство иностранных дел и занимал почетную и ответственную должность. Но теперь ужасное несчастье внезапно погубило мою карьеру.

Нет смысла излагать здесь подробности рокового случая. Если вы согласитесь на мою просьбу, мне, вероятно, придется изложить их вам. Я только сейчас оправляюсь после девяти недель мозговой лихорадки и все еще крайне слаб. Так не могли бы вы привезти ко мне вашего друга мистера Холмса? Я хотел бы узнать его мнение о случившемся, хотя меня заверили, что сделать больше ничего нельзя. Пожалуйста, уговорите его приехать, и как можно скорее. Пока я остаюсь в таком подвешенном состоянии, каждая минута кажется мне часом. Заверьте его, что я не обратился к нему раньше не потому, что не ценю его таланты, но потому лишь, что с момента этого удара ничего не соображал. Теперь ясность мысли ко мне вернулась, хотя я и страшусь поверить в это из опасения рецидива. Однако я еще настолько слаб, что, как видите, должен диктовать это письмо. Пожалуйста, привезите его.