Артур Конан Дойль - Самые знаменитые расследования Шерлока Холмса

Больной откинулся на подушки, обессиленный длинным рассказом, а его заботливая сиделка немедля дала ему выпить подкрепляющую микстуру. Холмс сидел молча, откинув голову и закрыв глаза, в позе, которая могла бы показаться апатичной зрителю со стороны, но я-то знал, что она отражает верх сосредоточенности.

– Ваше описание было настолько исчерпывающим, – сказал он наконец, – что вы предвосхитили почти все мои вопросы. Однако остается один величайшей важности. Вы кому-нибудь упомянули, какое особое дело вам поручено?

– Никому.

– Для примера, присутствующей здесь мисс Гаррисон?

– Нет. Я же не возвращался в Уокинг в промежутке между тем, как получил это распоряжение и сел его выполнять.

– И никто из ваших близких знакомых к вам не заходил?

– Никто.

– А кто-нибудь из них знал, где именно находится ваш кабинет?

– О да! Они все побывали там.

– Впрочем, раз вы никому не упоминали про договор, эти расспросы бесцельны.

– Я никому о нем не говорил.

– Вам что-нибудь известно о швейцаре?

– Только что прежде он служил в армии.

– В каком полку?

– Я вроде бы слышал… В Колдскримском гвардейском.

– Благодарю вас. Не сомневаюсь, что дополнительные подробности я смогу узнать у Форбса. Официальная полиция великолепна, когда дело касается сбора фактов, хотя не всегда умеет использовать их с толком. Какой прелестный цветок роза!

Он прошел мимо дивана к окну и приподнял стебель вьющейся розы, глядя вниз на изысканное сочетание пунцовости и зелени. Для меня это явилось новой гранью его характера, поскольку прежде я не замечал у него ни малейшего интереса к природным красотам.

– Ничто не требует такой дедукции, как религия, – сказал он, прислоняясь к ставням. – Логик может построить ее как точную науку. И наивысшее знамение благости Провидения, мне кажется, заключено в цветах. Все прочее: наши таланты, наши желания, наша пища – бесспорно, необходимы для нашего существования в первую очередь. Но роза – это излишество. Ее запах и цвет служат украшению жизни, а не являются необходимым ее условием. Только благость дарит излишества, а потому, повторяю, цветы дарят нас надеждой.

Перси Флепс и его верная сиделка неотрывно смотрели на Холмса с розой. Их лица выражали изумление и заметное разочарование. А он впал в задумчивость, все еще держа в пальцах стебель розы с цветком. Это продолжалось несколько минут, пока мисс Гаррисон не прервала молчание.

– Видите ли вы какую-либо возможность разгадать эту тайну, мистер Холмс? – спросила она с некоторым раздражением в голосе.

– А, да, тайна! – отозвался он, словно неожиданно возвращаясь к реальности жизни. – Ну, было бы нелепо отрицать, что случай крайне темный и запутанный, но могу обещать вам, что я займусь им и сообщу вам о том, что найду значимым.

– Вы заметили хоть какой-то намек?

– От вас я получил семь подсказок, но, разумеется, мне надо будет проверить каждую, прежде чем оценить, насколько она значима.

– Вы кого-нибудь подозреваете?

– Себя…

– Как так?

– В том, что сделал выводы слишком быстро.

– Так не поторопиться ли вам в Лондон проверить эти выводы?

– Превосходный совет, мисс Гаррисон, – сказал Холмс, выпрямляясь. – Думается, Ватсон, это самое лучшее, что мы можем сделать. Не поддавайтесь обманчивым надеждам, мистер Фелпс. Дело крайне запутанное.

– Меня будет снедать лихорадка ожидания, пока я не увижу вас снова! – вскричал дипломат.

– Ну, я приеду с тем же поездом завтра, хотя более чем вероятно, что выводы мои окажутся отрицательными.

– Господь да благословит вас за ваше обещание приехать! – воскликнул наш клиент. – Мысль о том, что хоть что-то предпринимается, вдыхает в меня новую жизнь. Кстати, я получил письмо от лорда Холдхерста.

– Ха! И что же он пишет?

– Тон его холоден, но не суров. Полагаю, что причина в моей тяжелой болезни. Он вновь указал, что дело чрезвычайной важности, и добавил, что никакие шаги относительно моего будущего предприниматься не будут – под чем, разумеется, он подразумевает мою отставку, – пока мое здоровье не восстановится и я не получу возможности исправить свой промах.

– Ну, это разумно и великодушно, – сказал Холмс. – Идемте, Ватсон, нас ждет в Лондоне очень трудовой день.

Мистер Джозеф Гаррисон отвез нас на станцию, и вскоре мы уже сидели в портсмутском поезде. Холмс погрузился в размышления и не открывал рта, пока мы не проехали Клэпемский железнодорожный узел.

– Очень приятно возвращаться в Лондон по высокой насыпи, так что можно смотреть вот так на дома сверху.

Мне показалось, что он шутит, потому что вид открывался самый отталкивающий, но он тут же пояснил свою мысль:

– Посмотрите на эти обособленные скопления огромных несуразных зданий, встающих над шифером, будто кирпичные острова в свинцовых морских волнах.

– Школы в ведении местных властей.

– Маяки, мой мальчик! Маяки будущего. Коробочки с сотнями крохотных многообещающих семечек в каждой, из которых вырастет Англия будущего, мудрее и лучше нынешней. Полагаю, ваш Фелпс не пьет?

– Вряд ли.

– Я тоже так думаю. Но мы обязаны учитывать каждую возможность. Бедняга, бесспорно, угодил в петлю, и вопрос в том, сумеем ли мы его из нее вызволить. Как вам мисс Гаррисон?

– Девушка с очень сильным характером.

– Да, но и хорошая по натуре, или я очень ошибаюсь. Она и ее брат единственные дети фабриканта железных изделий где-то в Нортумберленде. Фелпс обручился с ней, когда путешествовал там прошлой зимой, и она приехала в Уокинг в сопровождении брата представиться его родителям. Затем случилась эта беда, и она осталась ухаживать за женихом, и братец Джозеф, которому здешняя жизнь пришлась по вкусу, тоже остался. Как видите, я уже приступил к независимым розыскам, и нам предстоит заниматься ими до конца дня.

– Моя практика… – начал я.

– Ну, если недуги ваших пациентов вам интереснее, чем дела моих клиентов… – буркнул Холмс с некоторым неудовольствием.

– Я собирался сказать, что моя практика может обойтись без меня день-другой, так как это самое спокойное время года.

– Превосходно, – сказал он, вновь обретая хорошее расположение духа. – Итак, мы займемся этим делом вместе. Полагаю, что для начала нам следует поговорить с Форбсом. Вероятно, мы сможем узнать у него все подробности, какие нам потребуются, пока не установим, с какой стороны следует подойти к решению этой задачи.

– Вы сказали, что какие-то подсказки у вас есть.

– Их у нас несколько, но определить их значимость мы сможем, только продолжив расследование. Преступление наиболее трудно для раскрытия, если оно бесцельно. А это бесцельным никак не назовешь. Кому оно выгодно? Имеется французский посол, имеется русский посол, имеется тот, кто может продать документ одному из них, и еще есть лорд Холдхерст.