Эллери Куин - Последний удар. Лицом к лицу

Сначала Клер обиделась, что Джон портит ей настроение, но потом засмеялась, когда он прочитал ей предложение президента Рузвельта, великолепно подражая лающему голосу Тедди, подвергать порке у позорного столба мужчин, которые бьют своих жен.

Они обедали у «Райзенбергера», посещая каждый вечер театры и поздно ужиная у «Дельмонико». В воскресенье 1 января они смотрели Сазерна и Марлоу в «Ромео и Джульетте», в понедельник — миссис Фиске в «Гедде Габлер», а во вторник — несмотря на начавшийся после полудня сильный снегопад — Дейвида Уорфилда в «Учителе музыки».

Во второй половине дня Клер делала покупки на Бродвее. В магазине Арнолда Констейбла на Девятнадцатой улице она по необходимости приобрела несколько платьев для последних месяцев беременности, но у Лорда и Тейлора на Пятой авеню и у Б. Олтмена на Шестой она отбросила здравый смысл и предалась оргии покупок «на потом»: нижние юбки, шуршащие кружевом, короткие юбки, доходящие только до туфель, — последний дерзкий крик моды, лайковые туфли пастельных тонов на изогнутом высоком каблуке для повседневной носки, сетки из тонкой проволоки для поддержания прически «помпадур», даже длинные шляпные булавки, которые, как заверила ее продавщица у Олтмена, были куда изящнее коротких, и, разумеется, множество платьев.

— Ты не сердишься? — с беспокойством спрашивала она мужа. Но он только смеялся и снова целовал ее.

Все было чудесно. До начала метели.

Снегопад, сквозь который их такси пробиралось во вторник вечером к театру, продолжался всю ночь. Утром, когда город оделся в белую смирительную рубашку, снег все еще шел. «Геральд» сообщала, что Нью-Йорк парализован, движение транспорта по направлению в город и из него остановилось, многие поезда застряли в заносах и покинуты пассажирами, а Лонг-Айленд оказался в изоляции.

Себастьяны провели среду в «Уолдорфе». Настроение Джона испортилось. Когда стало очевидным, что им не удастся воспользоваться билетами в театр (этим вечером они собирались смотреть Уильяма Фейвершема в «Летти»), он заказал бутылку ржаного виски «Ред топ», которое мрачно потягивал весь вечер. Клер начала жалеть, что они не остались в скучном Рае.

К утру четверга город стал понемногу выкапываться из-под снега. Оставив Клер завтракать в одиночестве, Джон надолго покинул апартаменты, а вернувшись, кратко сообщил:

— Я везу тебя домой.

— Хорошо, Джон, — спокойно ответила Клер. — Поезда уже ходят?

— Еще нет, и никто не знает, когда они пойдут. Может начаться дождь, все превратится в лед и слякоть, и тогда мы застрянем всерьез. — Он не упомянул подлинную причину своего намерения увезти жену из города — сообщение, что комиссар полиции Макаду требует подкрепления в полторы тысячи человек, сомневаясь в способности подчиненных ему сил справиться с волной грабежей, захлестнувшей Верхний Вест-Сайд. — Чем скорее мы выедем, тем лучше.

— Но, Джон, как же мы доберемся домой?

— Так же, как приехали.

— На автомобиле? — Клер побледнела. — Но каким образом, если дороги...

— Не беспокойся, «пирс» проедет везде, — уверенно заявил Джон. — Одевайся и собирай вещи, дорогая. Мы выезжаем немедленно.

Клер встала с кровати, понимая, что бессмысленно спорить с Джоном Себастьяном, коли речь зашла о его любимых автомобилях.

Она так и не смогла преодолеть страх перед безлошадными экипажами, хотя всегда изображала энтузиазм. В 1903 году Джон продал свой «хейнс-эпперсон-сарри» как слишком медленный. Теперь у них был «пирс-грейт-эрроу», за который он заплатил четыре тысячи долларов, с мотором в 28-32 лошадиные силы, переключателем скорости на рулевом стержне, газовыми фонарями и люком для инструментов под передним сиденьем. Но даже это было недостаточно современно для Джона. Недавно он приобрел один из знаменитых гоночных «паровиков» Уайта, известный также как «Свистун Билли», который мог ехать быстрее мили в минуту. Клер молча благодарила Бога за то, что ее муж выбрал «пирс» для поездки в Нью-Йорк.

Она ждала на тротуаре перед «Уолдорфом», пока Джон наблюдал за погрузкой багажа и ее покупок через заднюю дверцу салона «пирс-грейт-эрроу». Повозки и кебы, запряженные лошадьми, осторожно продвигались по частично расчищенным улицам, а представитель созданной только в прошлом сентябре нью-йоркской конной полиции, сидя в седле, пытался освободить от транспортной пробки перекресток Тридцать четвертой улицы и Пятой авеню. Автомобилей нигде не было видно.

Клер ежилась под меховой шапкой и плотной русской «автомобильной» курткой. Джон насвистывал «Беделию», свою любимую популярную песню, словно его ничто не беспокоило.

Он закутал жену в мех, прикрепил сверху прорезиненную полость, опустил темные очки на козырек фуражки — мотор грелся уже полчаса, — бросил доллар коридорным, и автомобиль тронулся с места.

Этот день — четверг, 5 января 1905 года, самый значительный день в жизни Клер Себастьян — был сплошным кошмаром, состоящим из запаха бензина, холода и грозящего смертью гололеда. Но хуже всего была бодрость Джона Себастьяна. Казалось, будто снежные сугробы, похожие на застывшие в полете белые птичьи крылья, коварные рытвины, пасмурное небо, брошенный на городских улицах транспорт, торчащие кое-где ноги мертвых лошадей бросают Себастьяну вызов. Но он сражался с ними час за часом с уверенностью человека, знающего, что его сила и воля должны одержать верх. Сидящая рядом с мужем беременная женщина дрожала под мехом, иногда со страхом глядя сквозь обледеневшие черные очки и тщетно закутывая шарфом онемевшее лицо, полумертвая от голода и холода и полностью деморализованная.

Но Себастьян был обеспокоен только утратой удовольствий, которых его лишила метель. Он продолжал изрыгать проклятия по адресу стихии, вынудившей их пропустить завтрашнее представление «Аиды» в «Метрополитен» с мадам Нордика, Скотти и новой итальянской звездой Энрико Карузо, которого критики именовали «наследником Жана де Решке в привязанности американской публики». Опера и театр были двумя пристрастиями Себастьяна — почти что единственными, как думала Клер, — которые она могла чистосердечно разделять. Несмотря на холод и страх, мысли о вечернем платье, в котором она собиралась отправиться в «Мет» — из розового атласа с коралловым орнаментом, отороченном черным бархатом и дополненном диадемой и ниткой жемчуга, — пробуждали в ней сочувствие мужу и самой себе.

Когда они выехали из Бронкса на Бостонскую почтовую дорогу, начался дождь. Клер вцепилась в руку мужа.

— Джон, мы не должны ехать дальше! — прокричала она сквозь рев мотора. — Мы наверняка опрокинемся!

— Ну и где ты предлагаешь остановиться? — крикнул он в ответ. — Не бойся, Клер, все будет в порядке. До сих пор «пирс» нас не подводил, верно? Ты будешь дома еще до ночи.