Себастьян Фитцек - Я – убийца

– Но я не видел картинок.

– Разумеется, видели. Это были ваши фантазии, которые иногда сильнее реальных впечатлений. С вами такое наверняка было, когда вы читали книгу.

– Хм, да. Давно. И это называется криптомне-что-то-там?

Симон почувствовал, как машина ускоряется. В последний раз Карина ехала на такой скорости к заброшенной фабрике, где он впервые встретился со своим адвокатом.

«Роберт и Карина. Где они вообще?»

– Это называется криптомнезия. Профессиональный термин для искажения памяти, когда стирается грань между реальными событиями и теми, о которых вы слышали от других, неосознанно записали на подкорку и которые считаете своим прошлым. Вы еще следите за моей мыслью?

– Пока да. Но Симон ведь не засыпал перед телевизором?

Симону захотелось моргнуть, и он крепко зажмурился. Чем сильнее он сжимал веки, тем отчетливее становились контуры того, что он только видел во сне.

« Дверь. С номером 17».

– Нет, такого не было, – ответил Мюллер. – Но нечто похожее. Я думаю, вы знаете, что около месяца назад мы прервали его лучевую терапию?

– Да.

– Поводом стали побочные эффекты. Симон попал в реанимацию с температурой сорок один градус и воспалением легких. В то же время к нам доставили другого пациента.

– Фредерика Лозенски.

– Именно. Журналиста шестидесяти семи лет с подозрением на легкий инфаркт миокарда. Кроме болей в груди, у него не было выявлено никаких отклонений, он был в полном сознании, но его сначала направили для наблюдения в отделение реанимации и интенсивной терапии.

– Дайте угадаю: он лежал рядом с Симоном.

– Так и есть. Как вы, наверное, уже узнали из прессы, Лозенски обвиняется в серии убийств педофилов.

– «Мститель».

– А он был очень богобоязненным человеком. Уже в то время он поддерживал связь с главой банды, занимавшейся торговлей детьми. Думаю, это не совпадение, что он пережил инфаркт вскоре после того, как получил согласие Торговца встретиться с ним лично.

– И в ту ночь в отделении интенсивной терапии Лозенски общался с Симоном?

– Нет. Симон был не в состоянии поддерживать какой-либо разговор. У него был такой жар, что все почти смирились с тем, что он вскоре покинет нас. Но несмотря на это – а возможно, именно поэтому, – Лозенски говорил с ним.

– Как телевизор?

– Если хотите. Мы предполагаем, что Лозенски видел знак свыше в том, что лежит именно рядом с маленьким, смертельно больным сиротой. Из-за таких детей он и решился когда-то взять на себя все те грехи. Так что он воспользовался ночью в отделении реанимации и исповедался. Рассказал Симону по порядку о своих убийствах. Лозенски был автором и мог описать все ярко и детально.

– Рехнуться можно!

Борхерт кашлянул, и Симон с удовольствием сделал бы то же самое, но пока не стал привлекать к себе внимание.

Сначала он хотел понять, как разговор обоих взрослых связан с гостиничным номером, который он только что видел во сне.

– Да, это сумасшествие. Но, возможно, мы бы тоже сошли с ума, если бы знали то, что пришлось узнать Лозенски о насилии над детьми. Как бы то ни было, вопреки ожиданиям, Симон очнулся, и история завертелась. Когда в день рождения на сеансе регрессии его погрузили в гипнотическое состояние транса, доктор Тифензее словно попал хирургической иглой в определенную зону его подсознания. Пузырь памяти лопнул, и Симон вспомнил то, что месяц назад проникло в его мозг вместе с туманными сновидениями, вызванными лихорадкой.

– Исповедь Лозенски.

– Логично, что он не знал, откуда у него такие воспоминания. Понимаете, о чем я?

Борхерт рассмеялся:

– Думаю, это как когда находишь двадцатку в старых штанах, но не можешь вспомнить, чтобы надевал эту уродливую вещь.

– Хороший пример. Вы находите деньги и тратите их, потому что исходите из того, что они ваши. Симон нашел воспоминания об этих ужасных убийствах у себя в голове и был глубоко убежден, что это его рук дело. Поэтому он и прошел тест на детекторе лжи.

– А откуда он знал о будущем?

– В конце своей исповеди Лозенски обратился к Симону с просьбой. Вот… – Симон услышал шелест разворачиваемой газеты. – Сегодня это во всех бульварных изданиях. В больничном шкафу нашли дневник Лозенски и кое-что из него опубликовали.

Мюллер зачитал:

– «Так что я рассказал Симону о своем последнем большом плане. Сказал, что я снова хочу это сделать. Первого ноября, в шесть часов утра на «Мосту». «Симон, – сказал я, – я застрелю зло, после того как он передаст мне младенца. Но я хочу быть уверен, что действую правильно. Поэтому прошу тебя о последнем одолжении. Когда ты скоро…»

– …встретишься с нашим Творцом, скажи ему, что я делал все это от чистого сердца. – Симон открыл глаза и, к удивлению Мюллера и Борхерта, закончил последнее предложение исповеди Лозенски: – Спроси его, правильно ли я поступаю. И если нет, то он должен подать мне знак. Тогда я тут же прекращу.

– Ты проснулся.

– Да, уже давно, – признался Симон. Он прочистил горло и виновато посмотрел на главврача.

– Тогда это правда? – Борхерт нагнулся к нему.

– Я понял не все, что вы говорили. Но теперь снова вспомнил тот голос. Он звучал… очень по-доброму.

Машина скорой помощи замедлила ход. Симон попытался приподняться и сесть.

– Значит, я не сделал ничего плохого?

– Нет, абсолютно ничего, – одновременно ответили ему Борхерт и врач.

– И никого не убил?

– Нет.

– Тогда почему здесь нет Роберта и Карины?

– Знаешь… – Длинные, теплые пальцы профессора коснулись его лба. – Последние три дня ты в основном только спал.

– И за это время, ну… кое-что случилось, – закончил Борхерт.

– Что же? – Симон был раздражен. Оба взрослых говорили странно, как будто хотели скрыть правду.

– Я все-таки сделал что-то не так? Вы меня больше не любите? – Он посмотрел на Борхерта.

– Глупости. Даже не думай так.

– Тогда я не понимаю.

– Ты правда ничего не помнишь? – спросил Анди.

Симон покачал головой. В последние несколько ночей он иногда просыпался. Ненадолго. И всегда был один.

– Нет. Что случилось?

Неожиданно Симону показалось, что солнце садится за матовыми стеклами машины, а изменившийся звук дизельного двигателя напомнил ему момент, когда они на машине той некрасивой женщины въехали в гараж виллы.

– Приехали! – крикнул кто-то впереди и вышел.

– Что с Робертом и Кариной? – еще раз спросил Симон.

Двери машины скорой помощи открылись.

– Ну, думаю, будет лучше, если ты узнаешь это от кого-нибудь другого, – ответил профессор Мюллер и осторожно взял Симона за руку.

Сомнительные черно-белые кадры без звука смахивали на домашнее видео дешевого качества. Из-за того что свет фар ослеплял камеру, картинки напоминали ультразвуковые изображения.